Алфавит женской поэзии

Спасибо, Наташа... стихи эти уже читала - но как часто бывает в инете - без авторства..теперь знаю - чьи они...и очень этому рада...

Смертина Татьяна






Татьяна Ивановна Смертина родилась 2 декабря 1948 года в селе Сорвижи Арбажского района Кировской области. Родители — крестьянских корней (никто в семье литературой не занимался).

Стихи начала создавать и читать с деревенской сцены с 5 лет. Окончила Сорвижскую среднюю школу и Литературный институт им. А. М. Горького. Член СП СССР с 1979 года. Член правления СПР. Член-корреспондент Академии поэзии.

Балкарский писатель Алим Теппеев написал о Смертиной:
Вы — единственная, кто, живя на Земле, постанывая от стыда за грехи земные, столь проникновенно и ясно видит небо, слышит голос чистейших его лучей.



***
Анемоны, анемоны,
Полупризрачные стоны.
В бледно-алых лепестках
Я заснула, как в шелках.

Лес качался полутемный,
Мне приснился князь влюбленный,
Так меня он целовал,
Словно молча убивал...

Я проснулась в лунном свете,
Свет ножом мне в сердце метил,
Рядом плакали цветы,
Боль плыла из темноты...

И с распущенной косою
Я пошла домой росою.
Бледно-алый анемон,
Ты скажи, к чему мой сон?

И откуда этот стон,
Бледно-алый анемон?..



***
Опять гроза страшила души,
Кидались молнии в окно.
Небесный гром округу рушил,
И всё мелькало, как в кино:

Я на балу в туманной шляпе,
Как будто это и не я,
На юбке белые накрапы,
И брызжут кружевом края.

Вокруг снуют лакеи, люди.
И кто-то в черном – мил, не мил? –
Мне преподнес браслет на блюде
И алый лютик подарил.

А я уйду в дождливый вечер,
Одна, холодная, как лёд.
Чтоб в ближнем храме ставить свечи
И звать того, кто не придет.



***
Предрассветной, тонкой грёзой,
Как венчальной белой розой,
Средь московских куполов
Рисовала я любовь:

Мои вздохи и овалы,
Обнаженья, сеновалы,
След ступни в огне песков,
Стоны рук, разрыв шелков;

Поклоненье долгу, чести,
Золотой нательный крестик,
Веру в чистый, добрый свет,
В бесконечность наших лет!

Рисовала так я нежно,
Вдохновенно, безмятежно,
Что впервые – как посмел? –
Царский колокол запел.

Этот звон прохожим снился,
Часовым в Кремле блазнился!
Вот влюбилась как, хоть сгинь,
Перепутав смерть и жизнь...



***
Разбив три вазы, среди бела дня,
Я оседлаю белого коня
И поскачу к тебе,
простив обман...
Меня узнаешь сквозь сплошной туман?!

Но ты сказал,
мелькнув легко в окне:
«Пустая даль! Лишь отрок на коне...»



***
Скользит по небу рыжая лиса,
Потом свернулась и на крыше спит.
Вновь на крапиве шелковой – роса,
Крапивный лист из полыханий свит.

Зачем приходишь каждый год, весна?
У многих нынче осень – навсегда.
А ты листвою майской зелена,
Пытаясь чьи-то зачеркнуть года.

Я в лисий мех закутаюсь смеясь,
Коса – черна, молочен кружев край.
Меня запомни молодою, князь,
Или – вовек меня не вспоминай!



***
Я пробовала Нежность
Создать строкой, пером…
Но – лишь мороз и снежность.
Пером – что топором.
Фиалки взять бы дрёму,
Панбархатную глубь,
Лилейную корону,
И водорослей чуть...

Но падает в безбрежность
В полусознанье Нежность –
Бред розовый, обман...
На таволге туман...

В замедленном движенье
Безумие истомы:
Сплю в поле...
Сновиденья...
И прядей завихренья
На золоте соломы...



***
Молочная роза краснела сто крат,
И алая бледность наполнила мглу –
Так плыл, умирал над полями закат,
Где ивы плясали, срывая листву.

Потом потемнело, и чья-то душа
Упала в репейник, что черен, как смоль.
Я долго смотрела на всё, не дыша,
И кто-то дышал за моею спиной.

А чьей-то души молодой мотылек
Такое шептал, что рождалась Луна.
И шелк – из нейтрино! – свивался и тек
Сквозь чернь и жнивье, как живая волна.

Наверно, я вновь проломилась в миры,
Где жизнь и нежизнь перевиты, как плеть.
Где та, что ушла, накрывает столы,
А тот, что ушел, собирается петь.

Он локтем задел нежнобокий кувшин –
Тот медленно падал, схватить не смогла!
И долго – веками! – сквозь темную синь
Молочные розы текли со стола.



***
Мой юный князь, скажи, что снилось,
Когда ваш сад белынью цвел?
И на веранде ночь клубилась,
И тюль волнился, как подол...

Ты думал, это ночь мерцала,
Цветов раскидывая сеть?
За кружевами – я стояла,
Тебя пытаясь рассмотреть.

Твои отроческие плечи...
Черничный взгляд мой – вихрь огня...
Пять долгих лет до нашей встречи,
Когда коснешься ты меня!

Корону снимешь мне речную
И задохнешься – я бела!
Косы тяжелой смоль ночную
Распустишь, не задев крыла...

Не сны твои, не наважденья –
Знай! Я стояла! Там! В шелках!
Но ты забудешь свет виденья,
И я исчезну в лепестках.

Не забывай! Но ты забудешь,
Ты скажешь: Призраки – молва.
Горсть лепестков с подушки сдунешь,
Рванешь лебяжьи кружева...



***
Любила очень плакать тайно,
Молчать, как будто бы взлетать.
Невидимое – видеть явно.
До острой боли сострадать
Цветку, травинке и птенцу,
Соседской бабке и слепцу...

Ещё – тому в ямщицкой песне,
Кого сумели так предать,
Что даже силы нет для мести,
И лень ему гнедого гнать.

Сквозь ельник едет. Рассвело.
И конь ступает тяжело.

...Уж век прошел!
А он всё бредит
И через ельник едет, едет...



***
Иди ко мне, я обниму –
Русалочьи, до упокоя…
В чем дело? А?
Здесь дно речное…
Мол, я маню в речную тьму!

Во тьме речной любить кто смеет?
Никто не смеет! Я – смогу.
Здесь жемчуг на жемчужном теле
Богаче, чем на берегу!

Иди ко мне, мой жемчуг тронь.
Зову волхвицей, до сгоранья…
В чем дело? А?
Зову в огонь?
Ты думаешь, для умиранья?

Сгорим, пожалуй! Ну и что.
Наш свет – ножом через века!
Сорви мне кольца, жемчуга,
Лишь Божий перстень мой не тронь…



***
Как ветрена я и беспечна была:
Жар-птицу поймала – пера не взяла.

В рубашке пречистой, сшибая росу,
В Купальскую ночь я блуждала в лесу:
«Ах, папоротник!»
Он разбрызнул свой цвет...
Он в руки дается – раз в тысячу лет!

Я в косу воткнула – тебя покорить.
Бессмертья, богатства – забыв попросить!



***
Лилово-тёмно-буйная,
Пышная, безумная!
Мохнато-сластно-томная,
Девьи-свеже-сонная,
Та, пред которой пал плетень –
Сирень:

Гроздь поцелуев воздушных моих,
– Легкая марь-ненасыть! –
Что не успела тебе подарить
Перед разлукой,
что бьет, словно плеть...

Десять деньков?!
Я боюсь умереть.

Черные волосы – вихрь до колен…
Вот и Луна –
как сиреневый плен,
Жаждет меня одурманить и – в сеть!
Десять деньков?! Легче мне –
умереть.




***
И чернота разлуки,
И тревога…
И не могу заснуть, за книгу взяться…
Нежнее надо бы с тобой прощаться,
А не затворницей, накинув шаль.
Вот потому – холодная печаль.

От лампы тень
Шатается, – темна! –
На дверь и потолок бросается она.
И бездна звезд сквозь черный крест окна…
Сквозь душу тонкую,
Сквозь легкую ладонь
Поземкой вьется ангельский огонь…

Душевные стихи. Спасибо Наташа!

Читаю и не оторваться. Так понравились...

Татьяничева Людмила





Людмила Константиновна Татьяничева родилась 19 декабря 1915 года в Ардатове (Мордовия) в семье сельской учительницы, Агриппины Степановны Татьяничевой и студента-медика. Мать была литературно одарённой женщиной: вела дневник, писала стихи.

В 1919 году умирает отец. Мать с дочерью уехала учительствовать в село Хлыстовка Чамзинского района. В 1926 году осталась сиротой; жила на Урале у родственников отца.

В 1931 году окончила школу-семилетку, пошла работать токарем на вагоностроительный завод. В 1932 году поступила в Свердловский институт цветных металлов.

В 1934 году прервав учёбу, приехала на строительство Магнитогорска, где её в 112-м «писательском» бараке приютила семья поэта Михаила Люгарина. Впоследствии об этом периоде своей жизни поэтесса напишет:

Там чуть не каждый мой сосед
Был журналист или поэт…
В рассветный час, в полночный час
В бараке том огонь не гас…

Работала в газетах «На рельсах гиганта», «Магнитогорский рабочий» и была участницей литературного объединения «Буксир». В том же году в журнале «Штурм» появились первые стихи Татьяничевой. Познакомилась со своим будущим мужем — тогдашним заведующим промышленным отделом газеты «Магнитогорский рабочий» Николаем Смелянским.

В 1941 году окончила Литературный институт имени А. М. Горького, вступила в КПСС.

В 1965 году переехала в Москву.

В 1965—1975 годах работала секретарём правления Союза писателей РСФСР.
В 1971 году за книгу стихов «Зарянка» удостоена Государственной премии РСФСР имени А. М. Горького

Скончалась 8 апреля 1980 в Москве после тяжёлой болезни. Похоронена на Кунцевском кладбище в Москве.


* * *

Много это или нет,
Рассудите сами…
Восемнадцать звонких лет.
Солнце над лесами.

Чёрный дождь прямых волос
Мамино наследство.
Да лохматый добрый пёс,
Гревший моё детство…

А улыбок — полон рот.
Песен — до отказа.
У незапертых ворот
Тень седого вяза.

Возле вяза ходит тот,
Для кого я — чудо.
Жаль, что он меня зовёт
Прозаично «Люда».

И всегда глядит мне вслед
Дымными глазами…
Много это или нет,
Рассудите сами!

1933


Ярославна

Снова дует неистовый ветер.
Быть кровавому, злому дождю.
Сколько дней,
Сколько длинных столетий
Я тебя, мой единственный, жду.

Выйду в поле,
То едешь не ты ли
На запененном верном коне?
Я ждала тебя в древнем Путивле
На высокой, на белой стене.

Я навстречу зегзицей летела,
Не страшилась врагов-басурман.
Я твоё богатырское тело
Столько раз врачевала от ран.

Проходили согбенные годы
Через горы людской маеты.
И на зов боевой непогоды
Откликался по-воински ты.

Не считал ты горячие раны,
И на землю не падал твой меч.
Откатилась орда Чингис-хана
Головою,
Скошенной с плеч.

И остался на вечные веки
Ты грозой для пришельцев-врагов.
Омывают российские реки
С твоих рук чужеземную кровь.

Снова ветер гудит, неспокоен.
Красный дождь прошумел по стране.
Снова ты, мой возлюбленный воин,
Мчишься в бой на крылатом коне.

Труден путь твой, суровый и бранный.
Но свободной останется Русь,
И тебя я, твоя Ярославна,
В славе подвигов ратных дождусь…

1943—1945



Гордые

Гордым — легче.
Гордые —не плачут.
Ни от ран,
Ни от душевной боли.
На чужих дорогах не маячат.
О любви, как нищие, не молят.

Широко раскрылены их плечи,
Не гнетет их зависти короста...
Это правда —
Гордым в жизни легче,
Только гордым сделаться
Непросто.

1961



Сон-трава

Очень плохо,
Когда не спится.
Ночь на дыбы становится.
Рыжей хитрой лисицей
Глядит на меня бессонница.

Опять она мне помешает
Увидеть тебя во сне.
Серебряная
Большая
Лунища в моем окне.

...Очень плохо,
Когда не спится.
Камнем от дум голова.
А где-то в урманах
Таится
Волшебная сон-трава.

Всю ночь,
До восхода солнца,
Чтоб людям прибавить сна,
В лиловые колокольца
Беззвучно звонит она.

1963



Суровый танец

И на току,
И в чистом поле
В войну я слышала не раз:
— А ну-ка, бабы,
Спляшем, что ли!
И начинался сухопляс.

Без музыки.
Без вскриков звонких,
Сосредоточенны, строги,
Плясали бабы и девчонки,
По-вдовьи повязав платки.

Не павами по кругу плыли,
С ладами чуткими в ладу.
А будто дробно молотили
Цепями горе-лебеду.

Плясали, словно угрожая
Врагу:
— Хоть трижды нас убей,
Воскреснем мы и нарожаем
Отечеству богатырей!

Наперекор нелегкой доле,
Да так, чтобы слеза из глаз,
Плясали бабы в чистом поле
Суровый танец —
Сухопляс.

1965



Зимние строфы

Говорили: зима суровая —
Белокосая северянка.
А пришла она хвойнобровая,
Разудалая, как цыганка!

У нее все наряды—
Новые.
Шали яркие, нелинючие.
Снегопады лепестковые.
Губы жаркие.
Ветры жгучие...

То ль к весне зима
Бьет по льду лещом?
То ли я сама
Молода еще?

1967



* * *




Когда любовь —
Подобье плена,
Когда она—
Глухой тупик,
То отреченье не измена,
А избавленье от вериг.

...Омоет ветер реактивный
Твою судьбу со всех боков,
Возникнут, как мотив старинный,
Седые копны облаков.

И ты,
На грани тьмы и света,
Начнешь все с чистого листа.
Земля -
Погасшая планета.
И все-таки она —
Звезда!

1967




Мой возраст

Мне нравится мой возраст.
Так просторно
В лесу осеннем,
Так отчетлив путь,
Что даже года—
Это непритворно —
Я в прошлом
Не хочу перечеркнуть.

Ведь каждый год
По-своему мне дорог.
Он неотрывен от моей судьбы.
В нем ветер века.
Вспыльчивый, как порох,
В нем кровь моя—
Живая кровь борьбы!

И, память
Невозвратностью тревожа,
Звучат шаги
И музыка его...
Металл застывший
Переплавить можно,
А в прошлом —
Не изменишь ничего!

Да и к чему?
Мне нравится мой возраст.
И мысль ясна,
И взгляд еще остер.
Лучей осенних собираю хворост,
Чтобы высокий
Распалить костер.

1967



* * *




Любовь без страсти —
Это дружба.
Страсть без любви —
Почти вражда.
Ей все,
Чем жил доныне,
Чуждо.
Ей мысль,
Ей боль твоя
Чужда!

Страсть,
Даже долгая,
Мгновенна,
Как взрыв,
Что рушит
корабли.
...Мы славим,
Преклонив колена,
Единство страсти
И любви!..

Союз любви...
С какою силой,
Надеждой,
Верностью живой
Мы говорим любимым:
«Милый»,
«Люблю»,
«Твоя»,
«Навеки твой»...

И убеждать себя
Не нужно,
Что нам такая речь
Чужда.
. . . . . . . .
Любовь без страсти —
Это дружба.
Страсть без любви —
Почти вражда.

1971



Ириски

Все это было в самом деле.
В войну
В приволжском городке
Погиб ребенок при обстреле
С ириской
В смуглом кулачке.

И мать,
Не только в
годовщину,
Все эти тридцать
Долгих лет
Приносит на могилку сыну
Кулечки простеньких конфет:

Отмерив путь,
Теперь неблизкий,
У вечной памяти в плену,
На чистый дерн
Кладет ириски
Она ребенку своему.

1972



Женская сила

Наталье Кончаловской

Сила без нежности —
Грубо.
Нежность без силы -
Бескрыла.
Врачуя, творя и голубя,
Действует женская сила.

В песни, в пословицы входит.
И если сказать открыто,
Она на земле верховодит
Не только в стихиях быта.

Добрей нашей силы нету.
И нет ее терпеливей.
Стремимся
Мы нашу планету
Взрастить и сделать
Счастливой.

Мы — большая часть народа,
С детства усвоили твердо:
Отчизна,
Земля,
Свобода —
Тоже женского рода!

С упорством неодолимым
Зреет в нас жизни завязь.
И даже в любви
К любимым
Нам сила нужна,
Не слабость!

1972



Мадонна

Наперекор
Изменчивой молве
Художники
Прославили в веках
Не девушку
С венком на голове,
А женщину
С младенцем на руках.

Девичья красота
Незавершенна:
В ней нет еще
Душевной глубины.
Родив дитя,
Рождается мадонна.
В ее чертах
Миры отражены.

1973



***




Как иголку
В стоге сена,
Я ищу в дали туманной
Ту звезду,
Что неизменно
Посылала свет свой
Странный.

Мне казалось,
Что не очень
Я звездою дорожила.
Отчего же этой ночью
Без нее мне
Все постыло?

Тонкий луч ее зеленый
Все ищу я,
Беспокоясь,
Что из глуби отдаленной
Не подаст она мне голос...

1973



* * *




Да здравствует святое безрассудство,
Свободное от выгод и вериг,
Когда и мысли,
И дела,
И чувства
Неповторимый обретают лик.

Он — непривычен.
И не сразу ясен.
Глупцов,
Ханжей
Он повергает в дрожь.

Но приглядитесь:
Этот лик прекрасен.
На детство первозданностью
Похож!

Давно ли называли безрассудством
Любовь,
Что отвергает берега?
И страстное служение искусству,
Связующему страны
И века?

1973



Стихи о матери

В моем дому
Есть хитрое окно.
Глядеть в него
Лишь мне одной дано.
Для остальных
И нет того окна:
Стена,
Всего лишь белая стена.

Когда все спят,
Я створки распахну,
Увижу четко
Девушку одну.
Она плывет
В вечерней синеве.
Цветной платок
На русой голове.

Зачем ей знать,
Что через много дней
Я буду жадно
Наблюдать за ней!
В тревоге замирать:
— Не оступись,
Не оброни —
В твоих ладонях жизнь

Твоя, моя
И сыновей моих,
А если дальше,
То и внуков их!
Но девушке
Все это ни к чему.
К любимому торопится,

К тому,
Кто так пригож
И нравом,
И лицом,
Кого я позже
Назову отцом.

1974


* * *




Одиночество звезд?
Но, минуя разлуку,
Звезды могут лучом
Прикоснуться друг к другу.

Может каждая
Всех своих дальних сестер
Отыскать
И в душевный вовлечь
Разговор...

Ни измены,
Ни ложь,
Ни обвалы обид —
Их сближенью мешают
Границы орбит.

Потому-то меня
И волнуют до слез
Одинокие судьбы
Людей,
А не звезд.

1977



На катке

Каток провинциальный
Среди снегов и вьюг.
Пластинкой музыкальной
Мне льда казался круг.

Мохнатые снежинки
Роились надо мной.
По ледяной пластинке
Скользила я иглой.

Мелодий нежных звуки
Лились со всех сторон.
А ты, раскинув руки,
Летел за мной в догон.

1977



* * *

Негаданный гром,

Как сверкающий молот,

Ударом тугим

Тишину раздробил.

Точкой на карте

Кажется город,

Город, в котором

Ты жил и любил.

Точка —

Не более зернышка мака,

Но в ней уместились

Такие года!

И возникает

Из теплого мрака

Образ,

Любимый тобой навсегда.

…В обиде,

В тоске

Или в гневном азарте

Ты счастье свое

пустил на распыл,

Но город,

Что светится точкой на карте

Тебя не забыл…

Еще не забыл…





.

Очень понравились стихи Людмилы Татьяничевой! Начала читать и не смогла оторваться. Такие простые и такие ёмкие по смыслу. А я даже никогда про неё не слышала.
Спасибо, Наташа.

Украинка Леся



Леся начала играть и сочинять маленькие музыкальные пьесы с пяти лет, в возрасте девяти лет написала первое стихотворение. В 1881 году она неожиданно тяжело заболела. Её мучила нестерпимая боль в правой ноге. Сперва решили, что у неё острый ревматизм, лечили ваннами, мазями, травами, но всё было бесполезно. Боль перешла в руки. Врачи, наконец, смогли определить, что это — туберкулёз кости. На музыкальной карьере Леси был поставлен крест. После первой, сложной, но крайне неудачной операции рука осталась искалеченной.


* * *

«Уста твердят: Ушёл он без возврата,

Нет, не покинул, — верит сердце свято.

Ты слышишь, как струна звенит и плачет?

Она звенит, дрожит слезой горячей.

Здесь в глубине трепещет в лад со мною:

«Я здесь, я здесь всегда, всегда с тобою!»

И в песнях ли хочу избыть я муку,

Иль кто-нибудь сожмёт мне нежно руку,

Иль задушевный разговор ведётся,

Иль губ моих губами кто коснётся —

Струна звенит, как эхо надо мною:

«Я здесь, я здесь всегда, всегда с тобою!»

(«Уста твердят». Перевод А. Островского)


* * *

Когда умру, на свете запылают

Слова, согретые моим огнём.

И пламень, в них сокрытый, засияет

Зажженный в ночь, гореть он будет днём…

(» Когда умру». Перевод Н. Брауна.)

* * *

Стояла я и слушала весну.... Весна мне очень многое сказала - то пела песню звонкую одну, то снова тайно-тайное шептала.
Она мне напевала про любовь, про молодость, про радости, надежды... Она мне перепеть сумела вновь то, что мечты мне напевали прежде.



***

Упадёшь, бывало, в детстве.

Руки, лоб, коленки ранишь,—

Хоть до сердца боль доходит,

А поморщишься и встанешь.



«Что, болит?» — большие спросят.

Только я не признавалась.

Я была девчонкой гордой —

Чтоб не плакать, я смеялась.



А теперь, когда сменилась

Фарсом жизненная драма

И от горечи готова

С уст сорваться эпиграмма,—



Беспощадной силе смеха

Я стараюсь не поддаться,

И, забыв былую гордость,

Плачу я, чтоб не смеяться.


* * *

Это единственное стихотворение Леси Украинки, написанное на русском языке. Экспромтом.

Когда цветет никотиана

И точно светит из тумана,

Как будто падшая звезда,

Вся бледная от тайной страсти,

Все вкруг становится тогда

Покорно непонятной власти.

И если вы тогда вдвоем

И возле вас сияют очи, –

Горя таинственным огнем,

Как отраженье звездной ночи,

И голос милый вам звучит,

Как будто в тишине журчит

Струя волшебного фонтана,

Бегите прочь от этих чар,

Они зажгут в душе пожар,

Когда цветет никотиана.


Когда цветет никотиана,

Все, все тогда полно обмана,

Опасна ночи тишина,

Как то затишье роковое,

Когда коварная волна

Хранит молчанье гробовое.

Вот-вот нахлынет звуков рой


И встрепенется мысль, как птица,

И вспыхнет в темноте порой

Воспоминания зарница,

Как будто неизвестный друг

Страницы развернет вам вдруг

Давно забытого романа, –

О, если дорог вам покой,

Не прикасайтесь к ним рукой,

Когда цветет никотиана.



Надежда
(Сборник «На крыльях песен»)

Нет больше свободы, судьбы лишена,
Лишь только надежда осталась одна:

Надежда вернуться хоть раз в Украину,
Взглянуть на страну, мне родную доныне,

На Днепр посмотреть, на красоты его —
Потом хоть живи, хоть умри — все равно;

Увидеть бескрайние степи, могилы,
Последний раз вспомнить, какими мы были…

Нет больше свободы, судьбы лишена,
Лишь только надежда осталась одна.


Мой путь

(Сборник «На крыльях песен»)

Я вышла в путь свой раннею весною
И робко песню тихую запела,
И кто встречался на пути со мною —
Тех сердцем я приветствовала смело:
«Одной недолго сбиться мне с пути,
А вместе будет нам верней идти!»

Иду вперёд и песни я слагаю;
В них не ищите мудрых прорицаний —
Я громким голосом не обладаю!
Но если звуки слышу я рыданий,
Я молвлю: «Брат мой, плачу я с тобой!»
С рыданьями сливаю голос мой.

От разделённых мук не так ведь больно...
Когда ж в дороге долгой мне придётся
Напев услышать радостный и вольный —
Моя душа, как эхо, отзовётся.
Тогда тоской, от всех её тая.
Не отравлю свободной песни я.

Коль взор я поднимаю к небосводу,
Светил там новых не ищу, тоскуя;
Увидеть братство, равенство, свободу
Сквозь пелену тяжёлых туч хочу я —
Те золотые три звезды, чей свет
Сияет людям много тысяч лет...

И тернии ли встречу я в пути,
Или цветок увижу я душистый,
Удастся ли до цели мне дойти
Иль раньше оборвётся путь тернистый,—
Хочу закончить путь — одно в мечтах,
Как начинала: с песней на устах!

22 мая 1890



Бахчисарай
(Сборник «На крыльях песен» —
«Крымские воспоминания»)

Как зачарованный стоит Бахчисарай.
Сияет месяц золотистым светом.
Белеют стены в дивном блеске этом.
Уснул весь город, как волшебный край.

Серебряным деревьям, минаретам,
Как часовым, доверен сонный рай;
Среди кустов таинственным приветом
Плеснёт фонтан во мраке невзначай.

Природа дышит сладостным покоем.
Над сонной тишью легкокрылым роем
Витают древние мечты и сны.

И тополя, вершинами кивая,
Неторопливо шепчут, вспоминая
Седые были давней старины...

1891



* * *

(Не вошедшее в сборники)

Кто вам сказал, что я хрупка,
Что с долей не боролась?
Дрожит ли у меня рука?
И разве слаб мой голос?

А если были в нем слышны
И жалобы и пени,
То это бурный плеск весны.
Не мелкий дождь осенний.

А если осень.— Не беда.
Цветёт ли кто иль вянет.
Увянув, ива у пруда
Златобагряной станет.

Когда же саваном зима
Накроет лес раздетый,
Цветам на гроб она сама
Рассыплет самоцветы.

Что ж, буду жить я, как живёт
Волна в часы покоя —
Как будто спит поверхность вод,
Но море ждёт прибоя.

1911


Для ознакомления русских читателей.
Конечно, для тех, кто читал в оригинале, переводы несколько странно звучат. Но ничего не поделаешь.

* * *

…Так прожила зимой я долгой, долгой,
Зима прошла, и вот весна настала, -
А для меня в том перемены нет,
И дни мои плывут так тихо-тихо,
Как по пруду плывет листок сухой.
Жизнь странная…Когда б порою сердце
Не трогали живые боль и горе,
Не знала б я, иль вправду я живу,
Иль только видится мне жизнь моя сквозь сон.

Меня тут стены тесно окружили,
В них, в четырех, весь свет мой заключен.
Там, за окном, мир слышится другой мне,
Шумит-гудит, ведет свою беседу:
Там стук повозок, голоса людские,
Звонки трамваев, грохот паровозов
Сливаются в одной дрожащей ноте,
Как тремоло огромного оркестра.
И днем и ночью он не умолкает.
Какой же шумный мир там за окном!
А я его не вижу. Только виден
Кусок резьбы на воротах соседних
И в городском саду зеленый тополь,
И неба ровно столько, что в окне.

Теперь я знаю, что весна настала,
Коль соловьи запели издалека,
И шелест новых листьев раздается,
И не видать звезды за тополями.

Я раньше знала, что была зима:
Тогда сверкали за окном снежинки
И на стекле серебряный узор.
Вот так я узнавала время года…

И жалко мне, и думаю я с болью:
Не так ли раньше, как теперь весну,
Я видела любовь свою, и юность,
И все, чем красен век людской короткий?
Так было все, но только за окном.

25/IV 1897 (перевел А.Прокофьев)





* * *

Как я люблю часы моей работы,

Когда кругом все затихает вдруг,

Все сковано очарованьем ночи,

И только я одна, непобедима,

Торжественную службу начинаю

Перед моим незримым алтарем.

Летят минуты – я им не внимаю,

Вот полночь бьет – работы лучший час, –

Так звонко бьет, что тишь затрепетала,

Быстрей в моих руках забегало перо.

Идут часы. Куда они несутся?

И ночь осенняя мне кажется короткой;

Ночное бденье не страшит меня,

Оно мне не грозит, как некогда грозило

Неверною и черною рукою,

А манит ласково, как юное виденье.

Перед рассветом ночь еще чернее,

Пора и свет гасить, чтобы его

Рассвет не пристыдил своим сияньем.

Погаснет лампа, но глаза пылают.

Когда же сумерки в окно тихонько

Заглядывают, серые, и вещи

Вдруг начинают выступать из мрака,

Меня внезапно побеждает сон.

А утром в зеркале своем я вижу

Глаза усталые и бледное лицо,

И в памяти тревожно промелькнет

Знакомая мне с детских лет легенда

Про «перелесника». Бывало говорила

Нам, малым детям, старая бабуся:

«Жила-была беспечная девица…»

Про девушку беспечную, что долго

За прялкой перед праздником сидела

И не молилась, просьбам не внимая,

И не ложилась спать. И вот за то

К ней по ночам являлся «перелесник»,

Не призраком являлся и не бесом, -

Влетал в окно падучею звездою

И превращался в стройного красавца,

Пленявшего речами и глазами.

Он дорогие приносил подарки,

Дарил ей ленты, убирал цветами,

Невестой звал и косы расплетал ей,

Речами нежными он отравлял ей сердце,

И поцелуями ей душу вынимал.

Чуть раздавался возглас петушиный,

Вдруг исчезал коварный «перелесник»,

И девушка, в цветах вся, засыпала

Сном каменным. А после целый день

Ходила бледная, как привиденье,

И все ждала, чтоб вновь настала ночь,

Чтоб с «перелесником» опять вести беседу,

А те беседы кончились бедой.

- Да кто ж, бабуся, был тот «перелесник»?-

Старуху спрашивала я. Она

Всегда крестилась только, повторяя:

«Да не в дому и не при малых детях,

Не при святом бы хлебе называть.

Не думай на ночь ты о нем, - приснится».

И я тебя послушалась, бабуся,

И никогда не думаю я на ночь

Про «перелесника», лишь зеркало мое

Мне про него напоминает утром.

19/X 1899 (Перевел Н.Чуковский)



* * *

Мечта, не предай! По тебе я так долго томилась,
Столько безрадостных дней, столько бессонных ночей…
А теперь я молю всей последней надеждой и силой:
О, не угасни, светильник бессонных очей!

Мечта, не предай! Ты так долго лила свои чары –
Жадное сердце насыщено ими до дна.
Не отторгнут меня от тебя никакие кошмары,
Мне ни мука, ни самая смерть не страшна.

Для тебя я давно от других отказалась мечтаний,
А теперь я не грезу, а жизнь я свою отдаю.
Пробил час – и в душе своей я поднимаю восстанье,
Не свернуть мне с пути, на котором стою.

Жизнь за жизнь! Только так! Пусть мечта моя станет живою!
Слово оденется в плоть, если живое оно.
Кто моря переплыл и кто сжег корабли за собою –
С новым добром возвратиться тому суждено.

Раньше, мечта, ты парила орлом надо мною –
Буду сама я летать, мне свои крылья отдай:
Буду дышать я огнем, твоей лучезарной весною,
Если ж погибнуть придется – пускай!

3/VIII 1905 (Перевел А. Островский)





* * *

Натура гибнет – в золоте, цветная, - 
С улыбкою прощальной на лице,
Горя румянцем легким, в багреце,
Как девушка чахоткою больная.

Отхлопотала, прочь ушли заботы,
В труде жила и счастлива была,
Долги свои успела, раздала,
Отходит тихо… всё. Конец работе!

Спокойствие хранит, листвою покрывая
Печаль росы, как слёзы под платком,
От солнца ясного и от людей скрывая.

Природа эти слёзы льет тайком,
Боясь, что скоро ляжет вечным сном
В могильный снег под белым полотном.


Край солнечный! Ты так теперь далеко,

Ты за горами от меня крутыми,

За долами просторными, за морем,

Которое туманами густыми

Покрылось, бурное... Но думы

Мои не устрашатся непогоды

На Черном море. Ведь быстрее чайки

Они перенесутся через воды,

Они перелетят в тот край любимый,
Где небо по-весеннему синеет,


Где виноград в долине зеленеет,

Где солнца луч все так же пламенеет.

Туда я быстрой полечу мечтою,

Привечу ясный край, где я бывала,

Где дней когда-то провела немало,

А счастья ни минуты не знавала...

Не брошу укоризненного слова

За это я тебе, мой край прекрасный!

Не виноват ты в том, что нет мне доли,

Не виноват ты в том, что я несчастна.

1891, пер. Вс. Рождественского

Фокина Ольга




ФОКИНА Ольга Александровна родилась в 1937 году в деревне Артёмьевская Верхнетоёмского района Архангельской области. Окончила Архангельское медучилище, работала фельдшером в родном районе. Окончила Литературный институт имени А.М. Горького. После окончания института переехала в Вологду, где работала литсотрудником в газете «Вологодский комсомолец». Поэтические сборники: «Сыр-бор» (1963), «Реченька» (1965), «Алёнушка» (1967), «Самый светлый дом» (1971), «Маков день» (1974), «Буду стеблем» (1979), «Памятка» (1983), «Матица» (1987), «Разнобережье» (1999), «С ладони на ладонь» (2000) и другие. Награждена двумя орденами и медалью. Лауреат Гоударственной премии РСФСР имени М. Горького, Большой литературной премии России, Всероссийской премии «Звезда полей» имени Н. Рубцова. Живёт в Вологде.



***

Живу легко. Не мыслю и вперед,
Как о пирате, думать о собрате:
Моих грибов никто не соберет,
Моих стихов никто не перехватит.
Я не мудра и даже не хитра,
Но хитростями прочих не прельщаюсь,
И, в лес уйдя хоть в полдень, хоть с утра,
Порожняком домой не возвращаюсь.
Мне что до тех, кто дальше пробежал
Сшибать росу с серебряных метличин?
Ведь первая прилесная межа
Уже маячит звездами лисичек!
А за межой – нарядный мухомор
С боровиком соседство обозначил,
И рыжиков сосновый коридор
Как от кого, а от меня не спрячет.
Не знаю тайн, не верю в колдовство,
К потусторонним силам не взываю,
Но всей душой природы естество
Люблю!
И нелюбимой не бываю.

1983




Маков день

Поступают маки мудро:
Зацветают маки утром.
Чуть поднимешься, а мак
Под окном стоит, как флаг.
Сердце екнет: разве праздник?
Мак в ответ: «Не праздник разве?
Солнце алое встает,
Жавороночек поет!» –
Улыбнешься: в самом деле,
Стыд и срам лежать в постели!..
Полотенце – на плечо,
Умываться под ключом!
Ключ – как лед! А сердцу жарко.
Брызги – как электросварка.
Ключ, приваривай меня
К настроенью Мака-дня!
С заалевшими щеками,
С «тра-ля-ля» являюсь к маме.
Самовар на стол несу,
Карамелинку сосу.
Мама смотрит с подозреньем:
«Это что за настроенье?
Поднялась – не доспала,
Не Иван-день, не Петров-день,
Никакой не праздник вроде.
Аль гостей неблизких ждешь?
Аль сама куда пойдешь?» –
«Мама, мама! Нынче ж праздник,
Ты сама не видишь разве?
Платье новое надень:
День сегодня – Маков день!»

1970





* * *


Я – человек.
«С волками жить –
По-волчьи выть?..»
Увольте!
Я – человек!
И мне закрыть
От волка дверь
Позвольте.
Я – человек.
С волками жить
По-волчьи – не желаю.
Для них я – мясо.
«Волчья сыть»
Они мне –
Вражья стая.
Не заливайтесь соловьём
О равенстве в молельне.
Что волчье,
То уж не моё.
Я, как-нибудь,
Отдельно.



***

А ландыши растут на круче,
Где папоротники дремучи,
Где ели хмуры, бородаты,
Где заблудилась я когда-то.
Тот день был не совсем обычен:
Десяток первых земляничин
Несла я в кулаке зажатом
На радость маленькому брату.
Десяток земляничин первых
Несла и потихоньку пела.
И птицы надо мною пели,
Пока не обступили ели.
Я испугалась, оглянулась,
И песенка моя споткнулась,
А папоротники молчали,
А ели головой качали.
И — ни тропинки, ни следочка!
Лишь три невиданных цветочка,
Зажатые в еловых лапах,
И — запах, запах, запах, запах!
...Мне было лет совсем немного.
Не сразу я нашла дорогу,
Не скоро оказалась дома...
Но с той поры зато знакомо,
Что ландыши растут на круче,
Где папоротники дремучи,
Где ели хмуры, бородаты,
Где заблудилась я когда-то.


Верхом

Карько заржал.
Ветер-бедняжка
Свистнул в ушах,
Нырнул под рубашку,

Смотрят друзья.
Мчусь как во сне.
Падать нельзя —
Чтоб не краснеть!

Пыль подкопытная —
В лица ребячьи.
Прочь, любопытные!
Лошадь — горячая!


Весна

В каждой луже на дорожке
Заблестели лучики,
Тётя Зина под окошком
Моет в речке рученьки.

Не нужна мне больше сабля,
Пусть пылится на гвозде.
Тёплый ветер мой кораблик
Быстро гонит по воде.

Я бегу за ним по лужам,
По сырым остаткам льда,
А кораблик пляшет, кружит,
Уплывает...
А — куда?


Встреча

На заре шагаю молча
Вдоль песчаной борозды,
Где одни мои да волчьи
Отпечатаны следы.

— Волчьи?
— Волчьи!
— Ну, однако!..
— Испугается родня.
— Впрочем, может, тут собака
Пробежала до меня.

Мне-то что? Моя охота
Ведь не хищное зверье:
Вон в траве алеет что-то -
Это — самое моё.

Это славное — в корзинку,
Это сладкое — к губам,
Всё в сверкающих росинках..
Туру-рум! Тара-ра-рам!

Наклоняюсь, обросею
И — домой!
...Наперерез
- Это кто ж — огромный, серый —
Вскачь — из клевера да в лес?


***

В цветной бумажке розовое мыло,
Ты пахнешь чем-то очень дорогим,
Ты пахнешь чем-то несказанно милым,
Но — чем же? Память, память, помоги!

Чуть уловимый запах земляники,
Едва заметный — ржи и васильков,
И аромат лесных тропинок диких,
И душный мёд некошеных лугов,

И — вместе всё... Когда такое было?
Но память вновь меня не подвела:
Ты пахнешь детством, розовое мыло!
Как позабыть об этом я смогла?

Была война. Дымы больших пожаров
Не залетали в нашу глухомань,
Но как-то в сельсовет пришёл подарок,
Пришла посылка с надписью: «Для бань».

Я материнских глаз не позабыла,
Они светились, радовались так,
Как будто дали нам не кубик мыла,
А самородок золота с кулак.

...Намытое, давно скрипело тело,
Уж мать в предбанник выносила таз,
Но открывать я долго не хотела
Зажмуренных от мыльной пены глаз.

Тогда впервые за четыре года
Запахло снова тёплым молоком,
И белым хлебом, и тягучим мёдом,
И васильками, и живым отцом.


Здравствуй, зима!

Ещё дымит и кружится
Свободная река,
Но не растаять лужицам
Уже наверняка.

Ещё в весёлой панике
Снежинки не летят,
Но крыши, словно пряники,
Под инеем блестят.

Ещё пустынны скучные
Закрытые катки,
Но нетерпеньем скручены
«Снегурок» хоботки!

И лыжам снятся кроссы
И снится крутизна.
Да здравствуют морозы!
Да здравствует зима!


Первая пчела 

Едва лишь солнце вышло из-за туч
Взглянуть, как там после дождей в природе,
Как любопытный и болтливый луч
Проговорился: тёплой быть погоде.

И ты, покинув тёмное дупло,
Летишь на первый жёлтенький цветочек,
И у меня в душе — теплым-тепло,
Хотя ещё на улице — не очень.


***

Плот не качался. Качалась осока,
И шевелили кувшинки головками.
Не было солнца, и с неба высокого
Звёзды смеялись глазами-безбровками.

Плыли. Вода была — как чернила.
Только костёр с плота отсвечивал.
Озеро тайны нам не открыло,
Больше скитаться нечего...

Мокли в росистой траве за домами,
Выкуп несли на бечёвке одной:
Десять карасиков — моей маме,
Пять — матери Вовкиной.

Было утро. Вернее, полдень.
Были слёзы и было прощение.
Мне запретили дружить с Володей.
Но мы дружили. Без разрешения.


Родник

В угоре за деревней —
Заброшенный родник.
Свалил в него коренья
Какой-то озорник,
Какой-то неумеха
Дырявый свой сапог,
Наверно, ради смеха
Поставил в желобок,
А этот — камень кинул,
А этот — палкой ткнул,
Насыпал липкой глины,
Ушёл и не взглянул.
А я о том не знала,
Я дома не была,
А то бы им попало
За грязные дела!
...Печаль твоя понятна,
Звоночек мой родной!
Бегом бегу обратно
За заступом домой.
И яростно копаю,
И весело пою,
И струйка голубая
Спешит в ладонь мою.
Несу по огороду
На утренней заре
Серебряную воду
В серебряном ведре.


Страшная иесть

Повисла карта на стене,
Глаза-озёра выпучив,
Все реки тянутся ко мне,
Меня желая выручить.

А я... я вовсе не знаком
С какими-то муссонами.
Стою, блуждая за окном
Глазами полусонными.

Мне абсолютно всё равно,
Муссоны ли, пассаты ли
Летят над Северной Двиной
По небу полосатому.

Волненью класса я — виной:
Стоит в журнале двоечка,
И в возмущенье всё звено!
...Один лишь я — нисколечко.

Мой лучший друг, Серёжка мой,
Сказал без всякой жалости,
Что перестал дружить со мной.
Что ж. Не дружи. Пож-жалуйста!

Мне абсолютно всё равно,
Что ты походкой твёрдою
Сопровождал вчера в кино
Царевну нашу гордую,

Ту, о которой я тебе
Лишь одному рассказывал,
Чьё имя мелом на трубе
Писал, тебе показывал...

Мне всё равно!
Но я с ума
Сведу вас единицами,
И знай: ты — сам,
Она — сама
Придёте
Поклониться мне!


Утренняя песенка

Полон тайной новизны,
Ветер в окна заплеснулся
И качнул, как лодку, сны
И заснул... а ты — проснулся.

Ты глядишь, рассвету рад,
Как подарку в день рожденья,
Даже птицы все подряд
Поздравляют с пробужденьем.

И, внезапно озарён,
Ты встаёшь с мечтой о чуде,
Мир звенит со всех сторон:
— Чудо будет, чудо будет!

...У тебя над головой
Много солнца, много сини,
Пляшет, пляшет, как живой,
Хлеб на дне твоей корзины.

Пусть корзина велика,
Но она, как хлеб, сгодится,
Потому что далека
Путь-дорога до Жар-птицы.


Утро



Над лесом зорька занялась
Алее лент в косе твоей...
Дочурка, что ж ты заспалась?
Петух поёт, вставай скорей!

Пора, дорога далека,
Вставай, побалую чайком,
Покуда масло с пирога
Не убежало ручейком.


***

Эти огромные, эти прозрачные,
Только из света и воздуха дни!
...Рвали цветы, загорали, рыбачили,
Сеяли, были в гостях у родни -
Всё ещё день!
...Обежали любимые
Пожни, угоры, полянки в лесу,
Баню потом изготовили, вымылись -
Всё ещё день!
...Пережили грозу,
В дождь наскакались, по лужам набегались,
Вымокли, высохли, ладим костёр -
Всё ещё только сегодня приехали:
След от колёс на дороге не стёрт.
Кажется-чудится: солнце заблудится
И не уснёт за лесным бугорком,
Что-то ещё непременное сбудется
И не закончится день костерком.


***

Я в лесу была сегодня
И с ведром, и с топором,
Но топор мой не был поднят,
Дело кончилось добром.
Возвратилась я под крышу,
Лёг топор в своё гнездо,
Но и дома будто слышу
Той берёзы робкий вздох,
Той — одной из трёх берёзок,
Трёх подружек, трёх сестёр:
Тело бело, ноги босы...
И — осёкся мой топор.
И стояла рохля рохлей -
Не по мне такая роль...
Даже в горле пересохло
И прошла по сердцу боль.
Не умею быть жестокой,
Резать, ранить, убивать,
И берёзового соку
Мне, конечно, не пивать.
Я воды из тёплой лужи
Близ берёзок напилась,
И была она не хуже,
Чем берёзовая сласть,
Мне вослед — ветвей качанье,
Еле слышный вздох лесной,
Облегчённый, изначальный,
Благодарный и живой.


Везде чужая белая ворона

Везде чужая – «белая ворона» –
Ни колпака дурацкого, ни трона.
Как зеркало, показываю лица,
Характеры и судьбы.
Измениться, уж не возможно,
Нет пути назад.
А зеркало – таит усталый взгляд…


Ветер сметает опавшие листья

Ветер сметает опавшие листья,
Лето сгорело на дымных кострах.
И паутинки уныло повисли
На почерневших, мокрых ветвях.
Утро. Тихо. И мелкий дождь…
Это осень прощается с нами
И зима уж не за горами
Даже если её не ждёшь


Измято золото листвы

Измято золото листвы
Небрежно брошенное в лужи.
Опавший лист уже не нужен
И опустевшие сады
Дымят заброшенно кострами…


Нарисуй меня счастливой



Нарисуй меня счастливой,
Я останусь на века
Бесшабашной и счастливой
Белой птицей в облаках.
И свободной, будто ветер,
От обыденных забот,
Лёгкой тенью на рассвете,
Может быть наоборот, -
Обжигающей, как солнце,
Знойным маревом в песках…
Нарисуй меня счастливой -
Белой птицей в облаках.


Нет уж дудки, не буду шить

А хочешь, я выучусь шить
А может, и вышивать
В.Долина.


Нет уж дудки, не буду шить
И тем более – вышивать.
Я просто хочу быть –
Не придумывать, не играть.
Принимай такую, как есть,
Переделывать, не тебе.
Бог смешал всё, в единую смесь, -
И пустил ходить по земле.


Прохожие пинают листья


Прохожие пинают листья –
Отбрасывая прочь с дороги.
Они, покружившись немного,
Ложатся опять под ноги.

Земли притяжение вечно
И смена времён неизбежна.
Осенняя грусть бесконечна –
И, как океан, безбрежна.


Я тихо радуюсь дождю


Я тихо радуюсь дождю,
Идя по бесконечным лужам.
Ах, осень, я тебя люблю!
Хоть и сестра ты зимним стужам.
За мягкость золотой листвы,
За серебристость рос холодных,
За опустевшие сады,
За редкие на небе звёзды...


А дождь смывал мою усталость,
И били капли по губам,
Ах, боже мой, какая малость –
Жить, прикасаясь к чудесам!





Звездочка моя, ясная - на стихи О.Фокиной
Посвящено стюардессе Надежде Курченко

Холодова Светлана


 

"Сегодня совсем случайно натолкнулась на потрясающие стихи Светланы Холодовой. 
Никогда не слышала раньше этого имени.

Это необыкновенно, тонко, трепетно и пронзительно.

Как будто мы с этой  поэтессой из одной и той же Страннейшей Страны..."

 

Где дней декабрьских острый почерк
вошёл морозом под ребро,
где равнодушно голубь топчет
зимы густое серебро,

где жизнь недвижной грузной рыбой,
ушедшей осенью под лёд,
остекленело дремлет, ибо
и ей тепла не достаёт,

всё ждёшь, ища душой пустою,
как нищий, нужные слова,
когда блеснёт над головою
святой фонарик Рождества .

* * *


 " />

 Береги его, Господи, я не смогу сама,
 мне на это не хватит ни мужества, ни ума,
 лишь  любовь моя дальняя – ладанка на груди…
 береги его, ангелов горних не отводи

 и когда одиночество станет невмоготу,
 отодвинь пустоту, как базальтовую плиту,
 подскажи ему, Господи, женщину, строчку, свет –
 пусть они будут рядом,  я  не ревную, нет

 если прошлое гонится – свора голодных псов,
 дай укрыться ему, понадёжней задвинь засов,
 если пропасть безвестная ждёт его на пути,
 он шагнёт непременно, а Ты его подхвати

 я отдам  ему голос  и  сердце, ещё – крыло,
 мне – спасибо Тебе – в этой жизни и так везло
 …но шепни  мне,  шепни, если это произошло:
 он летает во сне, и в небе ему светло

* * *

Мне приснилось нынче твоё тепло,
 сгиб руки под моей щекою,
 сон стекал в рассветную полутьму,
 как текила на дно бокала…
 накануне  вьюжило и мело,
 день был смутен и беспокоен,
 и тревога птицей слепой в дому
 неуёмная, трепетала

 горловой немой издавала крик,
 смолкла только перед  рассветом,
 и тотчас же дом мой уснул, затих,
 растворился в покое белом
 …это ангел снега  для нас двоих
 тишины прокрутил кассету,
 и душа моя на какой-то миг
 прикоснуться к твоей успела

* * *

Трудно быть ангелом. Ангелы все крылаты.
 Ангелом – это свечение, путь из тьмы,
 это в пределах больничной простой палаты
 лето настанет вдруг – посреди зимы.

 Ангелом – это, кого-то держа за руку,
 перед напастью любою держать лицо,
 ангелом – это за то полюбить разлуку,
 что ожидается встреча в конце концов.

 Это любви и терпенью учась, как чуду,
 душу сносить, чтобы голый остался свет.
 Трудно быть ангелом. Я постараюсь, буду.
 Чтобы – с тобой.
 До скончания дней и лет.

* * *

Все бабы дуры. Я одна из всех.
 Из тех, что берегли и провожали,
 что вписывали в вечные скрижали
 стон голубиный, первый детский смех.

 Все бабы, все… всё племя их, орда,
 которую послать легко и просто…
 Летящие на ласку, как на просо,
 клюющие без срама и стыда,

 которые «мой милый, что тебе
 я сделала?» – разноголосым хором…
 взрастившие любовь из тьмы и сора,
 такой предпринимавшие побег

 из быта и до Млечного Пути,
 такие расстоянья постигая…
 Я плоть от плоти их – но я другая.
 Нас тысячи – мне равной не найти.

 Да будь ты до скончанья лет и дней
 Тутанхамоном, Цезарем, Мессией –
 всё грош цена твоим уму и силе
 без глупости и слабости моей.

* * *

Где время от заката до рассвета
 в июне стало кратким, как спондей,
 там, растреножив, выпустило лето
 на волю и людей, и лошадей.

 А ты ушёл от воли и от света
 в бессрочные заботы и дела,
 как будто преждевременная Лета
 меж летом и тобою протекла.

 Таков отъединения обычай,
 меж миром и тобой опять пробел,
 но пусть моя строка, как Беатриче,
 за кругом круг сопутствует тебе.

 Нет страха,
 нет,
 безвыходность – не мучит,
 и тёрна не услышать колотьё,
 когда любовь – наперсник и попутчик,
 когда мы дорастаем до неё.

 Душа ещё дика и угловата,
 но ясно ей – от света и до тьмы –
 что смерть – единовременная плата
 за жизнь,
 за тех, кого так любим мы.

* * *

Когда нас не станет, когда я тебя догоню,
 мы встретимся снова, как двое бессрочно влюблённых,
 как два неразлучника, два изумрудно-зелёных –
 на птичьем продолжить свою трескотню-воркотню

 не где-то  за тысячу вёрст, а на ветке одной…
 и нежностью бездну разлуки и боли измерив,
 уткнёмся друг другу в тропически яркие перья,
 и что нам – твой холод и мой обжигающий зной?

 и что нам нужда, и беда, и неправедный век,
 et omnia vanitas наших судеб колченогих,
 когда мы теряли и много, и – главное - многих,
 солёную тёплую влагу копя между век? 

 уже не излечишь – не стоит стараться – никак
 волшебный недуг, золотую и нежную рану
 …я эти три слова могу повторять неустанно,
 как попка-дурак, совершенно как попка-дурак…

* * *

Постсентябрьского утра несмелость,
 полушёпоты парка сквозного,
 мне хотелось, хотелось, хотелось
 перепробовать каждое слово,

 перегладить легонько и нежно,
 отогреть (отогреться?) в ладонях,
 покружиться с листвою неспешно
 в золотистого света затоне.

 Невесомые кроткие листья
 угасают, как тихое пламя,
 осень высунет мордочку лисью
 и почует, как тянет ветрами,

 как пушистое белое время
 опуститься готово на крыши…
 ...я опять говорю не по теме,
 ты меня никогда не услышишь.

* * *

Чем я могу объяснить -
 временем, словом, судьбой? -
 тонкую крепкую нить,
 что между мной и тобой?

 неба распахнутый глаз,
 сердца расслышанный зов -
 всё это было до нас,
 мир  начиная с азов

 это в купальскую ночь
 ярым горело костром,
 вылечить это невмочь
 монастырём и постом

 давний июньский пожар
 кровь поджигает опять -
 крест, наказание, дар,
 боль, забытьё, благодать...

* * *

 Побудь со мной, продлись, помедли,
  не оставляй меня, пока
  из тёплой радости последней
  растёт холодная  тоска,

  не потому что ты – спасенье,
  а просто я сойду с ума,
  когда огонь листвы осенней
  погасит мёртвая  зима,

 когда река до дна застынет,
 когда январь – как западня
 и всё вокруг – одна пустыня:
 ни человека, ни огня,

 лишь неба серые каверны,
 снегов смирительный покой
 и ты – мой призрачный, неверный,
 и нет надежды никакой.

* * *

Ты не знаешь, насколько ты прав и не прав.
 …Этот вкус облегченья и кровопотери…
 Ночь – реликтовый хруст антрацитовых трав,
 говорящие рыбы, поющие звери.

 Отболи меня, боль, отгори меня, свет,
 поцелуй меня, время, я выйду из дома
 в мир, как в культовый сайт одиночества.net. –
 нечленимое, спаянное, идиому,

 и внутри его буду навечно с тобой –
 теоремою сердца и памятью тела,
 и по венам поднимется тихий прибой –
 прошептать –
 то, что я прокричать не успела.

* * *

Скажи хоть что-нибудь, пока у телефона...
 тебе не увидать, как с этой стороны
 слетает плотно снег ... твой голос как икона,
 мой голос как мольба в сосуде тишины.

 Я выйду налегке в нелётную погоду
 и буду торопить заспавшийся трамвай,
 и снегом  – по щеке, и мёрзлая свобода,
 и пара выходных – январский стылый рай.

 И вакуум.  И снег.  Ни выдоха.  Ни звука.
 И вечер как немой.  И время за спиной.
 И город (имярек).  И долгая разлука
 который день дрожит
 подвздошною струной.

* * *

Уходя, не рискуй возвратиться,
 потеряй свою память в зиме.

 Nevermore  –  бирюзовая птица  –
 промелькнёт одиноко в окне.

 Оплывают февральские ночи,
 брезжит пламя тревог и разлук

 ...просто я терпеливее прочих,
 и ещё голосит колокольчик
 в колокольне покинутых  рук.

* * *

Слепец мой – бледный и  крылатый,
 ночной гуляка, пленник дня,
 творенье сумрачной Гекаты,
 заложник лампы и огня,

 и я, как ты, мечтала виться –
 над лепестком любимых губ,
 и ночь стирала бы на лицах
 следы бесчисленных табу...

 И я, нагая и босая,
 не потерялась бы в ночи,
 когда б горел, не угасая,
 огонь единственной свечи.

 И мы бы бражничали вволю,
 гурман, повеса и дружок,
 пока бы нас до смертной боли
 огонь заветный не обжёг.

* * *

Вот небо, серое и мглистое до слёз,
 склонилось над кладбищенской оградой.
 Ещё вчера свирепствовал мороз
 а ныне в эпицентре снегопада,
 как в коконе из белой глухоты,
 пространство, где ни шёпота, ни птицы,
 тропинка вниз, попутные кресты,
 и те, кому под ними спится.
 Наверное, сейчас им  снятся сны,
 как снегом став, с небес  они слетают,
 нечеловечески, немыслимо нежны, 
 целуя нас, покуда не растают.

* * *

Красотка, сорока, подружка моя,
 легко ли тебе без нытья и вранья
 хвалиться зимой, как обновой,
 на нашей помойке дворовой?

 Ужалит игольчатый льдистый мороз
 ладони доверчивых зимних берез,
 а ты перед солнцем хлопочешь –
 жалеешь березы, стрекочешь.

 В тебе суетливая легкость живет,
 и ты не упустишь, что бог подает,
 разбойная эта привычка –
 к сорочьему счастью отмычка.

 Перо твое – сахар, и синька, и гарь...
 Читаю, читаю сорочий словарь
 у парка на снежной дорожке –
 там гнева и боли ни крошки.

 И я научусь по-сорочьему жить,
 обиды прощать, от потерь не тужить,
 и я поклевать не премину
 деньков золотых сердцевину.

* * *

Когда совсем не дольче и не вита,
 вдруг сложится  узор  – осколков  меж – 
 в калейдоскопе будничного быта
 с фрагментами обманутых  надежд.

 И где зеро зияло – невесомо
 жизнь двинется, несбывшимся маня,
 и кто-то без особого резона,
 за так, устроит праздник для меня.

 Хотя бы этот август бестолковый, 
 кому  копить  и прятать не с руки,
 на жаркие рябинные обновы 
 растративший последние деньки,

 на ветреный бедлам и на безделье,
 на яблокопаденье, а ещё
 на свет, который тёплой карамелью,
 густея в полдень солнечный,  течёт. 

 И пусть  сии дары  не  много значат,
 но как щедры – прими, благослови –
 сплошное обещание удачи,
 сплошное объяснение в любви.

* * *

И чем далее, тем всё чаще,
 узнаваемо, как рингтон,
 неизбывно в тебе звучащее:
 человек человеку — кто?

 Одиночества коза ностра,
 бытия потаённый код…
 человек человеку остров
 посредине бескрайних вод.

 Но с собою в извечном споре
 вновь отыскиваешь слова —
 человек человеку море,
 разделившее острова.

 И однажды свои потери
 просуммировав, разделив,
 согласишься ли ты поверить —
 человек человеку миф?

 Прояснение ли, находка
 или снова мираж, туман?
 …человек человеку лодка,
 бороздящая океан.

* * *

На работу времени хватало,
 жить не успевала  – недосуг,
 ухажёров сразу было мало,
 после стало мало и подруг.

 Слепо отдавала время делу,
 вызубрила: дом – работа – дом…
 Дочка, оперившись, улетела
 вить своё семейное гнездо.

 Говорили – тормозни немножко,
 сколько можно взнуздывать и гнать,
 заведи собаку или кошку
 или мужика найди под стать.

 Усмехалась: экая обуза!
 Плавали, учёные, небось –
 ляжет на диван да чешет пузо,
 даром, что здоровый, словно лось.

 От такого толку  – еле-еле…
 Но она любила в выходной,
 закупив продукты на неделю,
 медлить  у витрины обувной.

 Ей по жизни мало было дела
 до застолий бурных и гостей,
 но она на тапочки глядела
 всяческих размеров и мастей.
 
 Вряд ли и сама сказать могла бы,
 чем они притягивали взгляд.
 Кто поймёт  их, ох уж эти бабы, 
 что-нибудь – глядишь – да учудят.

 И когда заботы, словно гири,
 скидывала (ночь,  кругом ни зги),
 всё казались ей по всей квартире
 чьи-то –  в мягких тапочках – шаги.

* * *

Тёплые деньки, как свечки, тают,
 скоро будет нечему гореть,
 птицы вслед за летом улетают,
 а одна не хочет улететь.

 Мама, мама, что же ты, голуба,
 Надо продержаться на плаву –
 или увидать тебе не любо
 хохломского золота листву?

 Или ты, родная, разлюбила
 сентября аукающий свет?
 Сколько ты уже их проводила –
 этих незакатных бабьих лет?

 Мы ещё с тобой за новоселье
 выпьем стопку сладкого вина,
 нам хлопот и радостей осенних
 выпадет, родимая, сполна.

 Никуда не надо торопиться,
 всё ещё успеет миновать.
 Слышишь – за окном щебечет птица?
 Значит, остаётся зимовать.

  * * *

Я буду стареть красиво,
 с природой найдя  родство.
 Ты помнишь – клонила ива
 над речкою тёплый ствол?

 А листья порой тенистой
 ласкали потом волну,
 рубашкою серебристой
 повёрнутые ко дну.

 И я окажусь, как листья,
 у времени на волне,
 и сколько заветных истин
 откроется, может, мне,

 и осень порой вечерней
 от холода и от вьюг
 помчит меня по теченью
 на юг, далеко на юг.

* * *

 " />

МАРИНА ЦВЕТАЕВА





РЕКВИЕМ

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все — как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.
Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
— Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?!-
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
— Послушайте!- Еще меня любите
За то, что я умру.

8 декабря 1913

Да, Валюша, по алфавиту следует "Ц", а это значит - Цветаева Марина. А как же?

Цветаева Марина





***
Под лаской плюшевого пледа
Вчерашний вызываю сон.
Что это было? - Чья победа? -
Кто побежден?

Все передумываю снова,
Всем перемучиваюсь вновь.
В том, для чего не знаю слова,
Была ль любовь?

Кто был охотник? - Кто - добыча?
Все дьявольски-наоборот!
Что понял, длительно мурлыча,
Сибирский кот?

В том поединке своеволий
Кто, в чьей руке был только мяч?
Чье сердце - Ваше ли, мое ли
Летело вскачь?

И все-таки - что ж это было?
Чего так хочется и жаль?
Так и не знаю: победила ль?
Побеждена ль?


* * *


Быть нежной, бешеной и шумной,
- Так жаждать жить! -
Очаровательной и умной,-
Прелестной быть!

Нежнее всех, кто есть и были,
Не знать вины...
- О возмущенье, что в могиле
Мы все равны!

Стать тем, что никому не мило,
- О, стать как лед! -
Не зная ни того, что было,
Ни что придет,

Забыть, как сердце раскололось
И вновь срослось,
Забыть свои слова и голос,
И блеск волос.

Браслет из бирюзы старинной -
На стебельке,
На этой узкой, этой длинной
Моей руке...

Как зарисовывая тучку
Издалека,
За перламутровую ручку
Бралась рука,

Как перепрыгивали ноги
Через плетень,
Забыть, как рядом по дороге
Бежала тень.

Забыть, как пламенно в лазури,
Как дни тихи...
- Все шалости свои, все бури
И все стихи!

Мое свершившееся чудо
Разгонит смех.
Я, вечно-розовая, буду
Бледнее всех.

И не раскроются - так надо -
- О, пожалей! -
Ни для заката, ни для взгляда,
Ни для полей -

Мои опущенные веки.
- Ни для цветка! -
Моя земля, прости навеки,
На все века.

И так же будут таять луны
И таять снег,
Когда промчится этот юный,
Прелестный век.


* * *


Сегодня таяло, сегодня
Я простояла у окна.
Взгляд отрезвленней, грудь свободней,
Опять умиротворена.

Не знаю, почему. Должно быть,
Устала попросту душа,
И как-то не хотелось трогать
Мятежного карандаша.

Так простояла я — в тумане—
Далекая добру и злу,
Тихонько пальцем барабаня
По чуть звенящему стеклу.

Душой не лучше и не хуже,
Чем первый встречный — этот вот,
Чем перламутровые лужи,
Где расплескался небосвод,

Чем пролетающая птица
И попросту бегущий пес,
И даже нищая певица
Меня не довела до слез.

Забвенье милое искусство
Душой усвоено уже.
Какое-то большое чувство
Сегодня таяло в душе.


* * *


Ты, мерящий меня по дням,
Со мною, жаркой и бездомной,
По распалённым площадям —
Шатался — под луной огромной?

И в зачумлённом кабаке,
Под визг неистового вальса,
Ломал ли в пьяном кулаке
Мои пронзительные пальцы?

Каким я голосом во сне
Шепчу — слыхал? — О, дым и пепел! —
Что можешь знать ты обо мне,
Раз ты со мной не спал и не́ пил?


* * *


Мой день беспутен и нелеп:
У нищего прошу на хлеб,
Богатому даю на бедность.

В иголку продеваю - луч,
Грабителю вручаю - ключ,
Белилами румяню бледность.

Мне нищий хлеба не дает,
Богатый денег не берет,
Луч не вдевается в иголку,

Грабитель входит без ключа,
А дура плачет в три ручья -
Над днем без славы и без толку.


* * *


Писала я на аспидной доске,
И на листочках вееров поблеклых,
И на речном, и на морском песке,
Коньками по льду, и кольцом на стеклах, -

И на стволах, которым сотни зим,
И, наконец, - чтоб всем было известно! -
Что ты любим! любим! любим! любим! -
Расписывалась - радугой небесной.

Как я хотела, чтобы каждый цвел
В веках со мной! под пальцами моими!
И как потом, склонивши лоб на стол,
Крест-накрест перечеркивала - имя...

Но ты, в руке продажного писца
Зажатое! ты, что мне сердце жалишь!
Непроданное мной! внутри кольца!
Ты - уцелеешь на скрижалях.


* * *


Я Вас люблю всю жизнь и каждый день,
 Вы надо мною, как большая тень,
 Как древний дым полярных деревень.

 Я Вас люблю всю жизнь и каждый час.
 Но мне не надо Ваших губ и глаз.
 Всё началось — и кончилось — без Вас.

 Я что-то помню: звонкая дуга,
 Огромный ворот, чистые снега,
 Унизанные звёздами рога…

 И от рогов — в полнебосвода — тень…
 И древний дым полярных деревень…
 — Я поняла: Вы северный олень.

7 декабря 1918


* * *


Не думаю, не жалуюсь, не спорю.
Не сплю.
Не рвусь
ни к солнцу, ни к луне, ни к морю,
Ни к кораблю.

Не чувствую, как в этих стенах жарко,
Как зелено в саду.
Давно желанного и жданного подарка
Не жду.

Не радует ни утро, ни трамвая
Звенящий бег.
Живу, не видя дня, позабывая
Число и век.

На, кажется, надрезанном канате
Я - маленький плясун.
Я - тень от чьей-то тени. Я - лунатик
Двух темных лун.


* * *


Мы с тобою лишь два отголоска:
Ты затихнул, и я замолчу.
Мы когда-то с покорностью воска
Отдались роковому лучу.
Это чувство сладчайшим недугом
Наши души терзало и жгло.
Оттого тебя чувствовать другом
Мне порою до слез тяжело.
Станет горечь улыбкою скоро,
И усталостью станет печаль.
Жаль не слова, поверь, и не взора,
Только тайны утраченной жаль!
От тебя, утомленный анатом,
Я познала сладчайшее зло.
Оттого тебя чувствовать братом
Мне порою до слез тяжело.

Чуковская Лидия

                                                 



Ли́дия Корне́евна Чуко́вская (урождённая Лидия Николаевна Корнейчукова; 11 (24) марта 1907, Санкт-Петербург — 7 февраля, по другим сведениям, 8 февраля 1996, Москва) — редактор, писательница, поэт, публицист, мемуаристка, диссидент. Дочь Корнея Чуковского и Марии Борисовны Гольдфельд.

Чуковская — лауреат международных и российских премий: «Премия свободы» (Французская академия, 1980 год), премия имени академика А. Д. Сахарова «За гражданское мужество писателя» (ассоциация писателей «Апрель», 1990 год, по рекомендации Е. Г. Боннэр), Государственная премия Российской Федерации (1994 год).



Подробно о Л.К.Чуковской

http://www.chukfamily.ru/Lidia/Biblio/galperina.htm



От звонка до звонка
Я живу, словно лагерным сроком.
И большая рука
Прикоснется к моей ненароком.
И большие слова
Прозвучат на прощанье в передней.
И болит голова
От несбыточных сбывшихся бредней.

* * *

ОТВЕТ
Л. А.
Неправда, не застлан слезами!
В слезах обостряется взгляд.
И зорче мы видим глазами,
Когда на них слезы горят.
Не стану ни слушать, ни спорить.
Живи в темноте – но не смей
Бессмысленным словом позорить
Заплаканной правды моей.

* * *
…А те, кого я так любила,
Кем молодость моя цвела, —
Всех деловитая могила
По очереди прибрала.
Я к ним хочу, к моим убитым.
Их голоса во мне звучат.
На пустырях тайком зарытым
Рукой бесстрастной палача

 

Левашовское мемориальное кладбище, 
где расстреляны и похоронены жертвы репрессий 1937-38 года





Матвей Бронштейн, муж Лидии Чуковской,
талантливый учёный-физик, расстрелянный в 1938 году


БЕССМЕРТИЕ
М.
1
И снова карточка твоя
Колдует на столе.
Как долго дружен ты со мной,
Ты, отданный земле.
Уж сколько раз звала я смерть
В холодное жилье.
Но мне мешает умереть
Бессмертие твое.

2
Ты нищих шлешь, но и они немеют.
Молчат под окнами, молчанием казня.
И о тебе мне рассказать не смеют,
И молча хлеба просят у меня.

3
Но пока я туда не войду,
Я покоя нигде не найду.
А когда я войду туда —
Вся из камня войду, изо льда, —
Твой фонарик, тот, заводной,
Ключик твой от двери входной,
Тень от тени твоей, луч луча —
Под кровавой пятой сургуча.

* * *

В ТИФУ


«И твердые ласточки круглых бровей…»
Не надо. Не надо. Не надо.
«Сказать, что они отлежались в своей…»
Какая от слез прохлада!
Какая отрада – сквозь лютый зной
Схватиться за слово поэта,
Чтоб строки на север вели за собой
К могиле, затерянной где-то.

* * *

Мы расскажем, мы еще расскажем,
Мы возьмем и эту высоту,
Перед тем как мы в могилу ляжем,
Обо всем, что совершилось тут.
И черный струп воспоминанья
С души без боли упадет,
И самой немоты названье,
Ликуя, рот произнесет.

* * *

С тех пор как я живу ничья
В суровом вихре лет, —
Легко струится жизнь моя,
Но жизни больше нет.
Она осталась за чертой
Далекой той весны,
Улыбки той и песни той,
Что в прах превращены.

* * *

Мне б вырваться хотелось из себя
И кем-нибудь другим оборотиться.
Чтоб я – хотя б на миг один! – была не я,
А камень, или куст, или синица.
Ведь куст не помнит города того,
Бездымных труб из моего окошка.
Он вообще не помнит ничего.
От памяти я отдохну немножко.
А там опять – в постылый, мертвый путь.
Иду, иду, иду – а все на месте.
Никак за угол тот не завернуть,
Где страшные меня настигли вести.

* * *
 

Дом  "У Пяти Углов"  в Санкт-Петербурге, где жили Л. Чуковская с мужем Матвеем Бронштейном
*Пять Углов - неофициальное название перекрёстка в Санкт-Петербурге, образованного пересечением Загородного проспекта с улицами Разъезжая, Рубинштейна (бывшая Троицкая) и Ломоносова (бывший Чернышёв переулок).


НАД КНИГАМИ


Каюсь, я уже чужой судьбою —
Вымышленной – не могу дышать.
О тебе, и обо мне с тобою,
И о тех, кто был тогда с тобою,
Прежде, чем я сделаюсь землею,
Вместе с вами сделаюсь землею,
Мне б хотелось книгу прочитать.

* * *

Я не посмею называть любовью
Ту злую боль, что сердце мне сверлит.
Но буква «М», вся налитая кровью,
Не о метро, а о тебе твердит.
И семафора капельки кровавы.
И дальний стон мне чудится во сне.
Так вот они, любви причуды и забавы!
И белый день – твой белый лик в окне.


* * *

Мы опять повстречались, деревья и снег!
Я люблю вас, пушистые ветки.
Одиночество – словно родной человек.
На сугробах колючки и метки.
Мы с тобою еще помолчим, тишина!
Белым снегом умоемся, совесть!
По следам разберемся, про что там она —
Пережитого вьюжная повесть.

РАССВЕТ
М.

1
Уже разведены мосты.
Мы не расстанемся с тобою.
Мы вместе, вместе – я и ты,
Сведенные навек судьбою.
Мосты разъяты над водой,
Как изваяния разлуки.
Над нашей, над твоей судьбой
Нева заламывает руки.
А мы соединяем их.
И в суверенном королевстве
Скрепляем обручальный стих
Блаженным шепотом о детстве.
Отшатывались тени зла,
Кривлялись где-то там, за дверью.
А я была, а я была
Полна доверия к доверью.
Сквозь шепот проступил рассвет,
С рассветом проступило братство.
Вот почему сквозь столько лет,
Сквозь столько слез – не нарыдаться.
Рассветной сырости струя.
Рассветный дальний зуд трамвая.
И спящая рука твоя,
Еще моя, еще живая.

2
Куда они бросили тело твое? В люк?
Где расстреливали? В подвале?
Слышал ли ты звук
Выстрела? Нет, едва ли.
Выстрел в затылок милосерд:
Вдребезги память.
Вспомнил ли ты тот рассвет? Нет.
Торопился падать.

МУЗЫКА
М.

1
Я музыкой жива. Она сестра разлуки.
Последний взмах – нет, не смычка, платка.
В последний раз расставшиеся руки,
И окна, тронувшиеся без звонка.
И пауза – во всю длину перрона
(Светлым-светло, а не видать ни зги).
И у покачивающегося вагона
Карениной предсмертные шаги.

2
Отмыкай мою душу скрипичным ключом.
Где же флейты?
Паровозных гудков заглуши несмолкающий вой.
Никогда не поверю, хоть режь ты меня,
хоть убей ты,
Никогда не поверю, что мертвый ты, а не живой.
Вынимай мою душу из мрака сырого колодца.
(Вот и скрипка вступила, и труб неподкупная медь.)
Выручай мою душу – за нее еще стоит бороться,
За нее еще стоит, владея смычком, умереть.

* * *

Я там оставила, я не взяла с собой,
Среди вещей любимых позабыла
Ту тишину, что полночью пустой
Мне о грядущем внятно говорила.
Теперь она убитая лежит
В той бывшей комнате фугаской иль снарядом.
И зеркало, где лик судьбы дрожит,
И зеркало в осколках с нею рядом.

25-27 января 1942 года


СВЕРСТНИКУ

С каждой новой могилой
Не смиренье, а бунт.
Неужели, мой милый,
И тебя погребут?

Четко так молоточки
Бьют по шляпкам гвоздей.
Жизни точные точки
И твоей, и моей.

Мы ведь сверстники, братство
И седин, и годин.
Нам пора собираться:
Год рожденья один.

Помнишь детское детство?
Школа. Вместе домой.
Помнишь город в наследство —
Мой и твой, твой и мой?

Мерли кони и люди,
Глад и мор, мор и глад.
От кронштадтских орудий
В окнах стекла дрожат.

Тем и кончилось детство.
Ну а юность – тюрьмой.
Изуверством и зверством
Зрелость – тридцать седьмой.

Необъятный, беззвучный,
Нескончаемый год.
Он всю жизнь, безотлучный,
В нашей жизни живет.

Наши раны омыла
Свежей кровью война.
Грохотала и выла,
Хохотала она.

… О чистые слезы разлуки
На грязном вагонном стекле.
О добрые, мертвые руки
На зимней, промерзшей земле…

«Замороженный ад» —
Город-морг, Ленинград.

Помнишь смерть вурдалака —
И рыданья вослед?
Ты, конечно, не плакал.
Ну и я – тоже нет.

Мы ведь сверстники, братья.
Я да ты, ты да я.
Поколенью объятья
Открывает земля.

Поколенью повинных —
Поголовно и сплошь.
Поколенью невинных —
Ложь и кровь, кровь и ложь.

Поколенью забытых
(Опечатанный след).
Кто там кличет забитых?
Нет и не было! Нет!

Четко бьют молоточки.
Указанья четки:
«У кого там цветочки?
Эй, давайте венки!»

В строй вступает могила.
Все приемлет земля.
Непонятно, мой милый,
Это ты или я.


ПАМЯТИ АНАТОЛИЯ ЯКОБСОНА

 Русский поэт, переводчик, литературный критик, правозащитник. В сентябре 1973 года под давлением властей вместе с семьей выехал из СССР. Работал на факультете славистики Иерусалимского университета. Начиная с 1974 у него развилась тяжёлая депрессия. Покончил с собой в 1978 году в возрасте 43 лет.


1
Стихи. Лубянка. Передзимье.
Передразлучье. Спички. Сор.
О родине и о чужбине
И вслух и молча разговор.

2
Вы с нами ехали или один?
Домой Вы ехали или из дома?
А впереди заздравные огни,
Загробные огни аэродрома.

По очереди все мололи вздор.
"Бензину, что ли, выпить или водки?"
Вы вслушивались в глупый разговор,
Переводили с губ на губы взор,

Как будто бы из-за перегородки.

И вот оно: шоссе, деревья, мост.
Молчание теснило всех в машине.
Разлука поднималась в полный рост.
Вы озирались, словно на чужбине.

А я ждала. Бог весть чего. Свистка
Орудовцев. Сама не знаю. Чуда.
У Вас в руке дрожит моя рука
(Рукопожатья через и оттуда).

У Вас в руке моя рука, кольцо…
И синий камень дарит Вам сиянье.
Но вглядывались Вы в мое лицо
Уже как бы с большого расстоянья.
1973

3
Дай, я сотру эти синие пятна!
Краше без них.
Вот и пришел ты домой, обратно -
В прозу, в стих,

В страстномечтательную прохладу
Леса. Реки.
Преодолев наконец надсаду
Писем. Тоски.

Желтых песков пустой пустыни
Камень Зной.
Только зачем же ты в домовине?
Дай мне проститься с тобой в домовине!
На полпути из твоей пустыни
Домой.

 4
"Поезд ушел, - мне говорят. -
Ты опоздала."
Что ж! Поплетусь помаленьку назад
Прочь от вокзала.

Я возвращаюсь к тебе, тишина,
С содранной кожей.
Тихо. И вдруг отвечает она:
"Тоже негоже".

* * *

И все-таки я счастлива бываю.
Не странно ли о счастье говорить?
Я путаюсь, сбиваюсь, я не знаю,
Каким стихом тебя определить.

Ты не весна. В холодное жилище
Давно уже нет доступа весне.
Ты не любовь. Меня испепеливши,
Любовь забыла думать обо мне.

Спокойно, друг! Спокойнее дыханье,
Хотя дышать, чем дальше, тем больней,
Хотя судьбы ясны предначертанья…
За ясность я и благодарна ей.
1950


Посвящение Борису Пастернаку

Пастернак высоко ценил стихи Лидии Чуковской, признавал в ней поэта. Об этом говорит и такая запись в дневнике ЛЧ от 17 июня 1947 года, где она приводит слова Пастернака:
« – Заходил как-то ко мне Корней Иванович. Я ему говорил снова о Вашей поэме. Корней Иванович мне: «Бедная Лида». А я ему: «Почему она бедная? Она живет по закону поэтов, как все мы». Вот и вышло, что я вас не пожалел».

28 ОКТЯБРЯ 1958 ГОДА


Я шла как по воздуху мимо злых заборов.
Под свинцовыми взглядами - нет, не дул, а глаз.
Не оборачиваясь на шаги, на шорох.
Пусть не спасет меня Бог, если его не спас.

Войти - жадно дышать высоким его недугом.
(Десять шагов до калитки и нет еще окрика: "стой!")
С лесом вместе дышать, с оцепенелым лугом,
Как у него сказано? - "первенством и правотой".

* * *



Он ведь только прикинулся страшным,

Этот мир, чтобы ты испугалась.

Осени себя счастьем вчерашним,

Вспомни братство и море, и жалость.

Он еще над тобою заплачет,

Как мальчишка над птицей своею,

На груди полумертвую спрячет

И дыханьем своим отогреет.

Не забудь же о будущем, память,

Словно я выхожу со свечою

На крыльцо, заслоняя пламя,

Темной тропкой иду со свечою,

Заслоняя хрупкое пламя,

Еле-еле колдует пламя,

Задуваемое темнотою.

 



Софья Петровна (1989)
По произведению Чуковской Л.А.


    Продолжительность: 89 мин.
    Жанр: Драма.
    Страна: СССР.
    Режиссер: Аркадий Сиренко.
    Сценарий: Аркадий Сиренко.
    Оператор: Элизбар Караваев.
    Композитор: Ираклий Габели.
    Премьера в США: 00.00.1989 ... »
    Качество: TVRip
    Звук: Оригинальный

Ленинград. Середина 30-х годов. Женщина с пустыми от горя глазами поднесла к пламени уголок письма. Бумага, уже успевшая отсыреть, вспыхнула не сразу, сопротивляясь, дымила. Строчка за строчкой обращались в пепел... «Милая мамочка... как-то ты поживаешь... Все время думаю о вас, мои дорогие...» Пламя вздрогнуло, и вместе с ним вздрогнули буквы: «Следователь Ершов бил меня...» Вскоре пламя объяло весь лист, он начал сворачиваться, сжиматься... Трагической безысходностью исполнена эта картина... Это экранизация одноименной повести Лидии Чуковской, которая впервые была опубликована в журнале «Нева» в феврале 1988 года и стала одним из потрясений тех лет. Потрясением тем более сильным, что этот бесстрашный эмоциональный документ своего времени был написан почти одновременно с изображаемыми в нем событиями — в 1939—1940 годах... 1937 год ломает тихую, упорядоченную жизнь главной героини этого телефильма, живущей незаметно, поначалу искренне поражающейся каждый раз, когда кто-то из знакомых оказывается очередным «вредителем». Но вот ее сын арестован как «враг народа», и вся жизнь Софьи Петровны, которую увольняют с работы, становится отныне дурным сном, состоящим из бесконечных очередей у ворот тюрьмы, в прокуратуре, мытарств и унижений. До нее наконец потихоньку начинает доходить страшный смысл происходящего вокруг...

    В ролях: Анна Каменкова, Лия Ахеджакова, Эдуард Бочаров, Галина Булкина, Сергей Габриэлян, Вера Глаголева, Геннадий Дюдяев, Алексей Земский, Анна Овсянникова, Галина Соколова, Валерий Сторожик, Нина Усатова, Игорь Косухин, Валерий Малышев, Ирина Розанова ... »

Спасибо,Наташа!Удивительная женщина,замечательные стихи.

Ширман Елена                                                                                                                                                                                                               

Меня привлекла в этой поэтессе трагическая судьба, её короткая жизнь и стихи, написанные так давно, но так современно звучащие. Так пишут очень талантливые люди.

Елена Михайловна Ширман родилась 3 февраля 1908 года в Ростове-на-Дону. Её отец был штурманом, плавал на Азовском и Чёрном морях, впоследствии стал служащим. Мама учительствовала, после Октябрьской революции окончила Археологический институт и работала в музеях.

Елена с детства сочиняла стихи, увлекалась рисованием, занималась спортом. Любовь к книгам, к литературе привела её в библиотечный техникум. С шестнадцати лет Елена Ширман стала печататься вначале в ростовских, а потом и в московских изданиях («Октябрь», «Смена» и др.) В 1933 году она окончила литературный факультет Ростовского пединститута, работала в библиотеке, вела культпросветработу на селе, много занималась собиранием и обработкой фольклора. И всё это время не переставала писать стихи — о родине, о поэзии, о любви.

Минуло более двадцати лет, прежде чем все узнали подробности расправы гитлеровцев с поэтессой Еленой Ширман. В июле 1942 года в составе выездной редакции ростовской газеты «Молот» Елена Ширман выехала в один из районов области. В станице Ремонтной она была схвачена гитлеровцами со всеми материалами редакции и героически погибла. На её глазах гитлеровцы расстреляли отца и мать, приказали ей самой вырыть им могилу. На следующий день поэтессу повели на казнь. С неё сорвали одежду, заставили рыть могилу теперь уже себе.

 О её стойкости во время, предшествовавшее расстрелу, стало известно из рассказа хозяйки дома, где Лену арестовали, и из воспоминаний человека, видевшего, как её допрашивали, человека, которому удалось спасти её дневник, отобранный при обыске…

О жизни и гибели Елены Ширман рассказано в повести Татьяны Комаровой «Старости у меня не будет…», выпущенной в 1967 году Ростовским книжным издательством.

Там же напечатано и послесловие Ильи Львовича Сельвинского, где он написал о Лене: «Елена Ширман делала большое боевое дело. Я преклоняюсь перед героизмом Елены, она погибла, не унизив страхом ни себя, ни Родины…».

И о её поэзии он написал: «… Она широка и отважна… Перед нами замечательный поэт, сочетающий в себе философский ум с огромным темпераментом и обладающий при этом почерком, имя которого — эпоха».


НЕНАЙДЕННОМУ АДРЕСАТУ

Писать тебе. Писать всю ночь. И знать,
Что голос мой тебе не нужен,
Что день твой мал и до минут загружен,
И некогда тебе стихи мои читать.

И все-таки писать. И думать - вероятно,
Ты переехал, ты уже не там,
И дом не тот и улица не та,
И мой конверт ко мне придёт обратно,
И буду почерк свой в тоске не узнавать,
И, запинаясь, ставить знаки препинанья,
И буквы обводить, и плакать - от сознанья,
Что не найду тебя.

И все-таки опять,
Весь день, всю ночь - пускай бесцельно это -

Я не могу не ожидать ответа.
Всегда, всю жизнь не в силах променять
Ни на какие сытые забавы,
Голодное, но радостное право -
Мечтать, надеяться и безнадежно ждать.

Истлеет лист. Умрут слова и даты,
Но звезды, замыслы и бытие само
Останутся, как вечное письмо
Тебе - ненайденному адресату.

1939



ТВОЯ ДОЧЬ

Ты её назовёшь - Л е о ч е .

Она влезет к тебе на колени,

Тронет пальцем мягкие искры

На твоём подбородке и скажет:

"Ты небритенький, папа Валя".

Её волосы цвета печёных каштанов,

Точно взвитые светлым ветром,

Будут пахнуть травой и солнцем,

А глаза в пушистых ресницах

От отца унаследуют ясность

И суровую нежность к людям.

Ты ей будешь рассказывать сказки

О кудрявом розовом море,

О блуждающих аргонавтах,

О затерянной Терре Фонтане...

Она вырастет тонкой и смуглой,

Молчаливой и непослушной,

Она будет лазать по крышам,

Рвать подол и царапать колени,

И глядеть на далёкие звёзды,

На высокую синюю Вегу,

И выдумывать новую рифму.

Она в шкаф твой полезет без спроса

И найдёт пачку старых писем,

Дневники в потёртых тетрадях

И стихи в домашних изданьях.

Она будет читать их жадно,

Перечитывать каждую строчку.

Будет грезить, любить и плакать,

И смеяться вместе со мною.

Я её никогда не увижу,

Никогда не возьму на колени,

И щеки моей не коснутся

Её волосы цвета печённых каштанов,

Точно взвитые светлым ветром,

И глаза в лучистых ресницах,

От отца перенявшие ясность

И суровую нежность к людям -

Никогда на меня не глянут.

Но она прочтёт моё сердце,

И она меня не осудит,

И от всяческих "антиулыбок"

Защитит меня и согреет

Непокорная твоя дочка,

Мой далёкий верный читатель -

Голубая твоя Л е о ч е .

1941



ВОЗВРАЩЕНИЕ

"Жди меня и я вернусь,
Только очень жди..."

К. Симонов

Это будет, я знаю...

Нескоро, быть может, -
Ты войдешь бородатый,

сутулый,

иной.
Твои добрые губы станут суше и строже,
Опалённые

временем

и войной.

Но улыбка останется.

Так иль иначе,
Я пойму - это ты.

Не в стихах, не во сне.
Я рванусь,

подбегу.

И наверно, заплачу,
Как когда-то, уткнувшись в сырую шинель...

Ты поднимешь мне голову.

Скажешь:

"Здравствуй..."
Непривычной рукой по щеке проведёшь.
Я ослепну от слёз,

от ресниц

и от счастья.
Это будет нескоро.

Но ты - придёшь.

1941



Я ЖИВУ

Я живу без тебя.
В неуютной квартире.
Среди шумных соседей и облупленных стен.
Я одна в этом плохо проветренном мире.
Это быт. Это дом. А похоже на плен.

Я взбираюсь под утро на подоконник,
Прижимаюсь к стеклу и царапаю мел.
Я старею - от слёз, от свирепых бессонниц,
От неконченных писем, стихов и новелл.

Это трудно.
Но всё это только снится.
Мир совсем не такой, если снять мишуру,
Если вспомнить пронзённые солнцем ресницы.
Ты со мной.Ты во мне.Я с тобой говорю.

Ты меня не ругаешь за отсутствие пудры,
За немодные платья, за мечты о тебе...
Ты меня понимаешь, спокойный и мудрый
(Не такой, как в Полтаве, а как был на Лабе).

Улыбаются умные, добрые губы,
Светло-русая прядь закрывает висок.
Я тебе называю:"Аэро, любый..."
Ты меня - полушёпотом:"Еленок..."

И становится мир и просторным и светлым.
Ты мне волосы гладишь
Не во сне.Наяву.
Мы стоим над обрывом.От холодного ветра
Ты меня защищаешь.
Потому я живу.

1942



Я думать о тебе люблю.

Когда роса на листьях рдеет,
Закат сквозь сосны холодеет
И невесомый, как идея,
Туман над речкою седеет, -

Я думать о тебе люблю.

Когда пьяней, чем запах винный,
То вдруг отрывистый, то длинный,
И сладострастный, и невинный,
Раздастся посвист соловьиный, -

Я думать о тебе люблю.

Ручей, ропща, во мрак струится.
И мост. И ночь. И голос птицы.
И я иду. И путь мой мнится
Письмом на двадцати страницах.

Я думать о тебе люблю.

1939



Проводы

Я буду слушать, как ты спишь. А утром
Пораньше встану, чаю вскипячу,
Сухие веки второпях напудрю
И к вороту петлицы примечу.

Ты будешь, как всегда: меня шутливо
"Несносной хлопотуньей" обзовешь,
Попросишь спичку. И неторопливо
Газету над стаканом развернешь.

И час придет. Я встану, холодея,
Скажу: "Фуфайку не забудь, смотри''.
Ты тщательно поправишь портупею
И выпрямишься. И пойдешь к двери.

И обернёшься, может быть. И разом
Ко мне рванёшься, за руки возьмёшь.
К виску прильнёшь разгорячённым глазом.
И ничего не скажешь. И уйдёшь.

И если выбегу и задержусь в парадном,
Не оборачивайся, милый, уходи.
Ты будешь биться так же беспощадно,
Как бьётся сердце у меня в груди.

Ты будешь биться за Москву, за звёзды,
За нынешних и будущих детей.
Не оборачивайся. Слишком поздно.
И слёз не видно на щеке моей.

1939



Приезд

Состав, задыхаясь, под арку влетит,
Навстречу рванутся и окна, и гомон,
И холод, и хохот. И кто-то навзрыд
Заплачет. И всё это будет знакомо,

Как в детстве, в горячке.
Ведь так на роду
Написано мне по старинной примете -
И то, что тебя я опять не найду,
И то, что меня ты опять не встретишь.

И лица. И спины. И яркий перрон.
И кто-то толкает меня. Громогласен
Гудок паровозный. И это не сон,
Что нету тебя. И приезд мой напрасен.

Клубясь и вращаясь, прокатит вокзал,
Сверкание залов и темь коридоров.
И площадь пуста. И фонарь, как запал,
Мигнёт, поджигая покинутый город.

И площадь взлетит, как граната, гремя,
И хлынут осколки разорванных улиц.
...Кто-то с панели поднимет меня
И спросит заботливо:
"Вы не споткнулись?"

1940



Детям

Всё резче графика у глаз,
Всё гуще проседи мазня,
А дочь моя не родилась,
И нету сына у меня.

И голос нежности моей
Жужжит томительно и зло,
Как шмель в оконное стекло
В июльской духоте ночей.

И в темноте проснувшись, вдруг -
Всей грудью чувствовать - вот тут -
Затылка невесомый пух
И детских пальцев теплоту...

А утром - настежь! - окна в сад!
И слушать в гомоне ветвей
Не выдуманных мной детей
Всамделишные голоса.

1940



ЖИТЬ!
(Из поэмы "Невозможно")

Разве можно, взъерошенной, мне истлеть,
Неуемное тело бревном уложить?
Если все мои двадцать корявых лет,
Как густые деревья, гудят - жить!

Если каждая прядь на моей башке
К солнцу по-своему тянется,
Если каждая жилка бежит по руке
Неповторимым танцем!

Жить! Изорваться ветрами в клочки,
Жаркими листьями наземь сыпаться,
Только бы чуять артерий толчки,
Гнуться от боли, от ярости дыбиться.

1930

Наташа, если бы ты только знала - как я ждала этой твоей следующей записи в этой теме...Я ждала стихи Елены Ширман... хочешь верь, хочешь нет... так и случилось...по алфавиту - на Ш ты точно должна была поставить стихи этой поэтессы... я очень рада, что так и случилось...Очень нравится её поэзия...!!
( дополню - только в других темах )

Щепкина-Куперник Татьяна Львовна

                                                         

Щепкина-Куперник Татьяна Львовна —писательница, драматург, поэтесса и переводчица.

Татьяна Щепкина-Куперник, правнучка известного актёра Михаила Щепкина, родилась в Москве, в семье видного киевского адвоката Льва Абрамовича Куперника.

Окончила киевскую гимназию.

Писать начала в детстве — уже в 12 лет сочинила стихи в честь своего прадеда М. С. Щепкина.

В сезоне 1892—1893 Щепкина играла в театре Ф. Корша.
Щепкину-Куперник и её тогдашнюю подругу актрису Л. Б. Яворскую в это время связывал дружеский флирт с Антоном Чеховым, которого они прозвали «Авеланом» в честь адмирала Авелана.

Будучи приятельницей И. Левитана и А. Чехова, в январе 1895 сумела примирить двух рассорившихся и едва не стрелявшихся друзей, устроив им неожиданную встречу в Мелихово.
Эта нашумевшая в творческих кругах история подробно описана в повести Ивана Евдокимова «Левитан».

Татьяна Львовна сотрудничала в таких периодических изданиях, как «Артист», «Русские Ведомости», «Русская Мысль», «Северный Курьер», «Новое Время», пробуя себя в разных литературных жанрах.

Её стихотворение «На родине» («От павших твердынь Порт-Артура…»; 1905), написанное под впечатлением расстрела манифестации петербургских рабочих у Зимнего дворца 9 января 1905, стало народной песней.

Хорошо известны её достаточно вольные, получившие большую популярность переводы стихотворных пьес Э. Ростана («Принцесса Грёза» — в оригинале «Дальняя принцесса», «Сирано де Бержерак», «Орлёнок», «Романтики», «Шантеклер»); она перевела в стихах даже то, что в подлиннике написано прозой («Монна Джиованна» М. Метерлинка).

Переводила также таких западных классиков, как Лопе де Вега, Уильям Шекспир, Педро Кальдерон, Джон Флетчер, Жан Батист Мольер, Карло Гольдони, Ричард Бринсли Шеридан.

Ей принадлежат переводы стихов из «Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэррола.
В 1940 Щепкиной-Куперник было присвоено звание Заслуженного деятеля искусств РСФСР.

Щепкина-Куперник Татьяна скончалась 27 июля 1952 в Москве.
Похоронена на Новодевичьем кладбище, Москва.


Гармония

                    Тяжел мне вечный шум житейской суеты
                    И утонченный яд беседы злой и праздной,
                    Пустой калейдоскоп, всегда однообразный,
                    Мучительной для глаз и яркой пестроты.
                    Он утомляет ум, несет усталость взгляду...
                    Люблю я тихие часы с тобой вдвоем,
                    Когда, счастливые, молчим мы - об одном,
                    Впивая сумерек спокойную отраду.
                    Благословляю я святую тишину,
                    Что дышит нежностью задумчивой и ясной.
                    И наши две души сливаются в одну,
                    Как две мелодии в гармонии согласной!

  Счастье

                     Причудливо смешались свет и тени,
                     Вдали аллея солнцем залита.
                     Ищу я "счастье" в лепестках сирени,
                     Привычною мечтою занята.
                     Узором странным теневые пятна
                     Меняются на золотом песке...
                     Вся белоснежна, дивно ароматна,
                     Сирень в пылающей руке.
                     - А "счастья" нет! - шепчу я безнадежно:
                     Ужель найти его не суждено?
                     И вдруг... сирень отброшена небрежно:
                     Шаги - ты здесь... О счастье! вот оно.


Говорят, я мила... Говорят, что мой взгляд...

Говорят, я мила... Говорят, что мой взгляд

То голубит, то жжет, как огнем.

Звонкий смех мой весельем звучит, говорят...

Ты не любишь? Так что же мне в нем!

 

Говорят, небеса вдохновенье дарят

Часто музе капризной моей.

Моя жизнь для людей дорога, говорят...

Ты не любишь? Так что же мне в ней!



Закат

                         Как дивно рдеют небеса,
                         Закатной роскошью блистая,
                         И пышный пурпур - золотая
                         Перерезает полоса.
                         Но над зарей - совсем высоко -
                         Уж нет ни света, ни теней;
                         Там ночь темнее и темней -
                         Там странно, холодно, жестоко.

                         Еще сияет красота,
                         Еще глаза блестят порою
                         И смех невольною игрою
                         Румянит яркие уста.
                         Но там - в душе - совсем глубоко,
                         Где недоступно для людей -
                         Там все темнее и темней,
                         Там странно, холодно, жестоко. 
      

Судьба плетет узоры смело,
                     И цель рисунка не видна.
                     Сегодня ужасы расстрела,
                     А завтра – мир и тишина.

                    Сегодня – красная основа,
                    А завтра – белый весь уток,
                    А там… а там, быть может, снова
                    Кровавых мутных дней поток.

                    Но в этой страшной пестрой ткани
                    Прядется золотая нить:
                    Дар не презреть чужих страданий,
                    Способность горячо любить.

                    И кто постиг чужое горе,
                    Кого порыв любви увлек –
                    Тот начертал в живом узоре
                    Незабываемый цветок.


Глаза

                          В одни глаза я влюблена,
                          Я упиваюсь их игрою;
                          Как хороша их глубина!
                          Но чьи они - я не открою...

                          Едва в тени густых ресниц
                          Блеснут опасными лучами -
                          И я упасть готова ниц
                          Перед волшебными очами.

                          В моей душе растет гроза,
                          Растет, тоскуя и ликуя...
                          Я влюблена в одни глаза...
                          Но чьи они - не назову я.


На кладбище

Мы шли на кладбище. Осенний день был светел,
Деревья – пурпуром и золотом горя –
Стояли пышные… В стенах монастыря
Нас хор торжественно и величаво встретил.
Опущен в землю гроб. Рыдавшая вдова
Со стоном ужаса упала на колени…
Священник говорил напутствия слова,
Кругом монахини темнелись, точно тени.
Осенний ветерок, так шаловливо-свеж,
Играя складками печальными вуали,
Ласкаясь, пробегал сквозь траурный кортеж…
И, равнодушные, как он, к слезам печали,
Недвижно темные монахини стояли.
Обряд окончился – надгробный хор утих,
И плавно двинулись монахини… меж них
Две – юные совсем, – ступая тихо рядом,
Вдруг подняли глаза – и обожгли нас взглядом.
Потом скользнул их взгляд по каменным стенам –
Стенам монастыря, спокойным и холодным…
– Они мучительно завидовали нам –
Страдавшим, плакавшим, рыдавшим – но свободным.


Е.Евтушенко - Т.Щепкиной-Куперник

Татьяна Кувырком –
вас, Щепкина-Куперник,
назвали прямиком
как первую из первых.

За быстроту и шик
эскортов, кавалькадства,
за кайф детей больших
в постелях кувыркаться.

Всему виною нос –
большой, а значит, страстный.
Он слишком перерос
и требовал пространства.

Что надо публике,
Москве – провинциалы,
ввалившись налегке,
носами прорицали.

И сразу, с кондачка,
ни в чем не зная меры,
провинциалочка
сыграла роль гетеры.

Мещаночка сама,
держала это в тайне
и не сошла с ума,
чем удивлен я крайне.

Ей и Охотный ряд
продать, что хошь, поручит.
Им надобен разврат?
Они его получат!

Кто чист, а кто нечист?
Была в особом ранге.
В Москве с ней пил чекист.
В Крыму – обедал Врангель.

К словам «ЦК», «обком»
привыкла в жизни новой
Татьяна Кувырком
в России кувырковой.

Но вот одна из тайн
неузнанной осталась:
как с вами Коллонтай
партийно целовалась?

Вы жили озорно,
лишь перед смертью скушно,
а вот за Сирано
спасибо вам, Танюша.



Татьяна Львовна Щепкина-Куперник, портрет работы И.Е. Репина

Эфрон Ариадна





Я выбрала стихи Ариадны Эфрон, потому что была поражена ее пронзительно печальной судьбой. Сколько тяжелых, горьких мытарств выпало на долю этой нежной хрупкой женщины, вся вина которой состояла в том, что она была дочерью своих родителей...

Она никогда не печатала своих стихов и неизвестно сколько их было...


" Породила доченьку —
Синие оченьки,
Горлинку голосом,
Солнышко волосом».
Марина Цветаева. Москва, 12 декабря 1912 г.


  http://www.elabuga.com/zvet/_ariadna.html   - Ариадна Эфрон

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%93%D1%83%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87,_%D0%A1%D0%B0%D0%BC%D1%83%D0%B8%D0%BB_%D0%94%D0%B0%D0%B2%D0%B8%D0%B4%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87 - "мой первый и последний муж..."


 ***

Солдатским письмом треугольным
В небе стая.
Это гуси на сторону вольную
Улетают.
Шёлком воздух рвётся под крыльями.
Спасибо, что хоть погостили вы.
Летите, летите, милые!
На письме — сургучёвой печатью
Солнце красное.
Унесёте его на счастье вы —
Дело ясное.
Нам останется ночь полярная,
И́зба чёрная, жизнь угарная,
Как клеймо на плече позорная,
Поселенская, поднадзорная.
На такую жизнь не позарюсь я,
Лучше трижды оземь ударюсь я,
Птицей серою обернуся,
Полечу — назад не вернуся —
Погодите, я с вами, гуси.

                              <1949>

 

          Ночная молитва

И́з дому выйдешь — тьма по глазам
Будто ножом.
Сразу ослепнешь — как из дому выйдешь.
И́з дому выйдешь — вся тишина
В уши тебе —
Сразу оглохнешь, как и́з дому выйдешь.
Нету тебя.
Нет ни тебя, ни огня, ни земли, ни воды,
И́з дому выйдешь.
Нету ни неба, ни звука, ни вздоха в груди —
И́з дому выйдешь.
О, поскорей разберись в темноте,
Господи Боже!
Вновь, засучив рукава, твердь от земли оторви,
Господи Боже —
И первозданным кремнем первый высеки свет.
Глину покруче меси,
Крепче нащупай ребро,
Господи Боже!
В глиняный лоб мне вставь золотые глаза,
Чуткие уши из розовых раковин сделай.
Только души мне не надо. Возьми мою душу Себе.
Будет Твоя. Сам поживи с ней, попробуй!

          <1951>

 

***

Енисей сливается с Тунгуской,
Старший брат встречается с сестрою.
Та течёт полоской синей, узкой,
Тот — широкой полосой седою.
По груди широкой, богатырской
Стороны чужой, земли сибирской
Пролегают лентой орденско́ю.
Две реки идут одной рекою,
Две реки идут одной судьбою,
Так, как нам не велено с тобою.
И железные проходят зимы,
И чудесные проходят весны
Над моею жизнью нелюбимой,
Над чужой землёй орденоносной.
Над чужбиною.

<1950>

 

***

И вот, в саду старинном
Как в самом раннем детстве,
С лукошком за малиной
Пошла я по соседству.
Сияли в отдаленьи
Платки и платья женщин,
Таз медный для варенья,
И солнце — чуть поменьше.
Всё было неизменно
Иль началось сначала,
И времени, как сцены,
Я чувство потеряла.

 

***

Первой страницей зимы
          открывается день
Белой страницей.
Синькою в детских следах залегает глубокая тень,
Синяя лыжня по белому снегу стремится.
Птицы у нас не зимуют. Молчит за поселком тайга,
Стадом оленей уставила в небо рога.
День без событий, без почты, почти без забот.
— Хоть бы скорей красноярский пришёл самолет!

<1951>

 

***

Непростой мужик стоит у чума,
Старый, косолапый, косоглазый,
Не по-здешнему мужик угрюмый,
Раз взглянув — его узнала сразу.
Я об этом мужике читала в детстве,
А теперь живу с ним по соседству.
Он, как все, одет в оленьи шкуры,
Только шерсть на том олене — волчья.
Он, как все, обут в унты́ оленьи,
Да по-волчьему ступает, сволочь!
В ве́ках прячет он глаза, как в ножнах,
Изредка блеснут неосторожно.
Непростой мужик стоит у чума,
Непростого ищет в небе чудном.
Непроста его ночная дума.
Непроста луна над ним — шаманским бубном.

<1951>

 

***

На избах — шапки набекрень
И па́хнет снегом талым.
Вчера пуржило целый день,
Сегодня перестало.
Одну и ту же множит трель,
Силёнки пробуя, капель.
А снег лежит на берегу
От детских лыж в полоску,
Как будто снятой на бегу
Тельняшкою матросской.
На солнце вспыхнула сосна
И замерла, сияя.
Вот и до нас дошла весна
В последних числах мая.

<1952>

 

          Весна

Не певунья и не красавица —
По медвежьи трудится, старается,
Напрягается тучами,
Кручами,
Всеми реками сонно-могучими,
Каждым корнем и каждой жилою,
Всей своей материнской силою,
Сердцевиной таёжного дерева,
Всей упругостью мускула зверева,
Чтоб из треснувшей оболочки
Ледовитого, мёртвого сна,
Появилась дрожащим комочком,
Необсохшим цыплёнком — весна.

<1951>

 

         ***

В тайге прохладной
Ребячей радостью
Ребячей сладостью
Встречают ягоды.
Черничные заросли,
Брусничные россыпи.
Мол живите до старости,
Мол ешьте до́сыта!
Мол кушайте, други!
Мол счастливы будьте!
Мол только пригубьте!
Мол не обессудьте!
Не хочу вас, заросли!
Не желаю, россыпи!
Не хочу — до старости!
Не желаю — досыта!
Мне б яблочка российского разок куснуть,
В том доме, где я выросла, разок уснуть!

                                      <1950>

 

***

Ветер вечерний дышит,
Каждый вздох — глубок.
Дремлет в нагретой нише
Грифельный голубок.
Рядом с живым — нарисованный
Дремлет дух святой,
Временем исполосованный,
Белый и золотой.
И прижимается к небу
Сонного купола грудь…
Думается: и мне бы
Также вот — уснуть!

 

***

Мой первый шаг! Мой первый путь
Не зреньем узнаю́, а сердцем.
Ты ждал меня! о, дай вздохнуть,
Приотвори мне детства дверцу!
И ты открылся, как ларец!
На! ничего наполовину!
Твой каждый мостовой торец
Вновь устлан пухом тополиным…
Первоисточник всех чудес
(Зачем они вошли в привычку!)
Как звезды доставал с небес
Снежинками на рукавичку
Ты помнишь? Всё, чем был богат
Ты отдал, щедр и неоплачен,
Мой первый дом, мой первый сад,
И солнце первое в придачу.
Так, откровеньями маня,
Путем младенческих прогулок
Ты ввёл когда-то в жизнь меня,
Борисоглебский переулок!

 

***

Вправду? иль, может быть, снится
Чёрная эта река?
Окон пустые глазницы,
Фонарей золотые ресницы,
Лунных домов бока?
Площадью тёмной, сонной
Караул печатает шаг,
Плещется опалённый
В небе забытый флаг.
Если ты сон, то вещий.
Так я приду домой.
Смолоду мне обещан
Матерью мне завещан
Город — мой!

 

***

Я искала тебя всю ночь,
И сегодня ищу опять,
Но опять ты уходишь прочь,
Не дозваться и не догнать.
Не остыли твои следы,
Звук шагов твоих слышу я,
Но идёшь, не задев земли,
Но идёшь, не смутив воды,
Ненастигнутая моя.
Веретёнами фонарей
Отражается ночь в реке,
Не сожму я твоей руки
В опустевшей своей руке.
Край одежды твоей ловлю,
Между пальцев — клочок зари.
Знаешь ты, как тебя люблю,
Хоть со мною — заговори!
Иль земная чужда печаль?
Но в какой же тогда тоске
Возвращаешься по ночам
К растоптавшей тебя Москве?

     

ДЕТСКИЕ СТИХИ

1

Корни сплелись.
Ветви сплелись. —
Лес Любви.

2

Вы стоите как статуя старая
Оперевшись на саблю.
И я, листик с кленового дерева,
Облетел к суровым ногам.

3

Спите, Марина,
Спите, Морская Богиня.
Ваше лицо будет скрыто в небесных морях.
Юноши будут давать Вам обеты в церквах.
Звери со всех сторон мира
Будут реветь под цыганской звездою любви.

4

Не в гробе, а в гроте
Уснете, Морская Богиня.
Море глубоко пророет чертоги для Вас.
Море тихонько ласкает свободные руки,
Море наводит улыбку на спящие губы,
Море поет вам сквозь сон про набеги морские
Как синеоких любимцев своих побеждало,
Как похищало персийских красавиц у них,
Как воровало кораллы из черных кудрей.
Только одну — любоваться — оставило море, —
Всех — покровительницу.

5

Стало царствовать лишь солнце и невинное дитя.
Желтокудрою овцою бродит нежная любовь.
Кто желал себе кладбища, тот нашел себе шалаш.
Кто-то скинет платье утомленья
И наденет ожерелье янтаря.

6

ВАША КОМНАТА

Пахнет Родиной и Розой,
Вечным дымом и стихами.
Из тумана сероглазый гений*
Грустно в комнату глядит.

Тонкий перст его опущен
На старинный переплет.

А над изголовьем — грозным
Серебром сверкая — Ястреб, Царь ночей.

* Портрет отца.

7

Рокот ночного пера.
Колотушка темного сторожа.
Сон на коне въехал.
— «Здесь не спят!»

8

В ночи не слепнет сова,
Во дне не слепнет ворон.
Отовсюду идет беда.
Тот уносит младое дитя,
Тот несется с посланием черным.
Злополучная птица гнездится
Во Христосовом доме.
Злой пожар без огня победил.

9

Не молоток дверной, а сердце
Молотит в грудь.
Не топот конский — сердце
Ваше Стучит в ночи.

Не барабанный бой победы,
А сердца гром.
Не медная волна набата,
А сердце — вон.

10

Где-то играет старинный марш
Кто-то летит на гибель.
Где-то вздымается гулкий крик:
— Родина не погибла!

11

СЕРЕЖЕ

Это сердце скрывает всю грусть.
Трехугольные брови тоскливы.
Тонкий палец прижатый к губам
Сторожит, — не придет ли она
С героической розой в губах.
Эта роза растет в страсти моря,
Глубина этой розы любовь.

12

Ты уходишь день,
Не открыв Кремля,
Ты плывешь в колокольном звоне.
Из Двадцатого Года уходишь ты,
Вербное Воскресение.
Благовещенье — внук твой — откроет реку.
Из Двадцатого Года, из Двадцатого Века...

13

Молодая Царь-Девица
Привлекла весну,
Принесла с собою нежность
И тоску.

Полюбила, не забыла,
Прорвалась, принеслась,
Подарила свои крылья
В сотый раз.

14

УНЫНИЮ

Зачем такой сумрачный день,
Зачем паровозы с вокзала
Привозят неверье и грусть.
Зачем больше нету свободы,
Зачем все ушло так далёко,
Зачем больше нет ничего.

15

МНЕ

Я устала быть госпожой.
Мне приятнее быть рабой.
Чтобы руки владели косой,
А глазища — слезой.

Я устала быть госпожой,
Мне приятнее быть рабой,
Чтоб привычной рукою прясть
Перед смертию лен.

16

Роза ушла со стены
Чтобы жить.
Сердце ушло из груди
Умереть.

17

Опустилась занавеска,
Как темно!
Дышишь, дышишь, дышишь, дышишь.
Не унять.

Папироса бродит тут и там и здесь.
Люди спят,
А мне вот не уснуть никак.

18

Чей конь далеко ржет?
Войны.
Чей голос жалобный вдали?
То голос матери, вдовы, —
Невесты, дочки, мы.


19
МАРИНЕ

Я качаю твою люльку
Пред огнем.
Опрокидываю жизнь твою
Вверх дном.

20

Волны спят и несутся далече,
А цыгане поют и крадут.
В их телегах походных заря:
Мариулы, Марины.

( стихи помечены: Москва, Весна 1920 г., 7 лет.)

                                           

.

Наташа, очень меня интересует эта тема - об Ариадне Эфрон... спасибо большое !...
Читала о ней очень много...
А вот где ты её стихи нашла - в каком источнике ??

Катя, в Яндексе в поисковике набирала "Ариадна Эфрон стихи" и проходилась по всем ссылкам. Сейчас появилось много этих стихов, а ещё недавно было совсем мало. Особенно редко встречаются детские стихи. Но мне они были очень интересны.

Югай Лета


 

Югай Елена Фёдоровна (Лета Югай) – род. 21 декабря 1984 г. в Вологде, окончила филологический факультет Вологодского государственного педагогического университета и Литературный институт им. М. Горького, оба с отличием.

Участница Форумов молодых писателей России, Литературного фестиваля им. М.А. Волошина, стипендиат Российского фонда культуры.

Участница ряда выставок (живопись, графика, куклы), автор поэтических сборников: Паж, Сиреневый лес, Между водой и льдом, Где трава высока.

Стихи публиковались в газетах и журналах Вологды и Санкт- Петербурга.

Сейчас учится в аспирантуре МПГУ (фольклористика), преподает мифологию в Вологодском педагогическом колледже, современную поэзию - в Вологодском педагогическом университете.



* * *
Вот оно плывёт-проплывает,
время летнее на дворе.
Стрелка толстая, часовая
еле движется по жаре.

Вот оно плывёт, за домами
жёлтым рыбьим глазом блестит –
счастье летнее между нами,
золотой улов, рыба-кит.

* * *
Сон мой праздничен до англицкого чая,

а слонов считаю до восхода.
если на звонки не отвечаю,
значит, уж такое время года:
время раннее, не тает, не струится,
не пустить в него корабль с ладошек.
Под окном неспешно ходят птицы,
мелко обворовывая кошек.
Семь вальяжных, важных, чернокрылых.
Семь. Мне нужно больше! Дней пятнадцать.
Чтоб на целый год набраться силы,
праздной животины насчитаться.

* * *
А эта странная зима
мне грезилась ещё в июне,
неподражаемом и юном.
Обрушилась на город тьма,
оброненная с крыльев птичьих
на снег. Зашторен, как обычно,
грот комнаты моей. И мне
у сумрачной зимы на дне
послышалось сквозь говор враний:
«Июнь. Уже цветут герани».

* * *
И будет лик прекрасный светел
От слез твоих,
Пока любую горечь ветер
Выхлестывает.

И будет счастьем вдохновенье
Даровано,
Пока приносит избавленье
Боль новую.

И будет сердце радость чаять
И маяться,
Пока останется случайность
Случайностью.

* * *
Август

1
Цикады стрекот, роскошь лета.
Бордовый бархат гравилата
Струится теплым пряным светом
Тончайших жилок розоватых.
Жука опаловые латы
Сверкают медью в изумруде,
И звезды белые в запруде
Пленяют рыцарей крылатых.

2
Душа ночному ливню внемлет.
Срываются на землю с крыши
Плеяды томных темных капель,
Как будто бы кошачьи лапы
В прыжке, упруги и чуть слышны,
Лениво падают на землю.

* * *
Осень

Листок отчаянно–бордовый
Вяз обрывает в синеву,
И веток вязь не встретит снова
Свою погибшую листву.
День городской незримо тает —
Начало сумерек измерь.
А где–то по траве ступает
Печальный грациозный зверь.
Шуршащий лист немым паденьем
Тяжелой лапы заглушен,
И ветви ив прикосновенье
Сгибает в чопорный поклон.
Зрачки горят зеленой лавой,
И ветер раздувает мех.
Лес колдовской и величавый
Осенних пробует утех.
Неслышный, гордый и прекрасный,
Мглу чующий и чуждый дню,
Зверь смотрит в четкий запад красный
Вслед уходящему огню.

* * *
Какой арифметикой лунного света
Мне сделать поверку бездонного мира?
Без горестных вздохов, без грез и кумиров
В гармонии чисел проснись, Виолетта.

Единственный смысл — это поиск ответа.
Но даже разбитой – ты выберешь веру
Своей кареглазой и дымчато–серой
Звериной душою. Не плачь, Виолетта!

И, веря в незыблемость теплого лета,
Любуясь лучами и матовой тенью,
Из листьев сплетая заветные звенья,
В гармонии счастья живи, Виолетта.

* * *
Верю в счастье! Я больна
Этой ересью.
Окна настежь — жизнь пьяна
Сладким вереском.

Все возможно! День таков —
Все сбывается.
Стайки легких мотыльков
Разлетаются.

Посмотрите не со злом,
Не с заботою:
В небе звонко–голубом
Счастье — вот оно!

* * *
Котенком дымчатым печаль
Согреется в пурге безбрежной —
Так, фиолетовый и снежный,
В ладони падает февраль.

Так поднимается душа
По белым нитям снегопада,
Окидывая город взглядом,
В орбитах фонарей кружа.

И мне мерещится земля
В жемчужных ожерельях лилий
И все, что мне наворожили
Седые книги января.

* * *
Дочь европейских стран
Как лилия бела.
А с нею доберман
Couleur de chocolat.

День теплый вечерел
Как серебристый сон.
В беседке ив звенел
Заученный chanson.

Изысканность манер
И un monsieur charmant —
Изящный кавалер,
Почти как доберман.

* * *
Ноябрь

Больное розовое небо,
И синие переплетенья
Холодных веток. И прозренье
Уж близко. Золотого Феба,

Во имя слез о нем и грусти,
Морозный воздух отрицает.
Ресниц седой доспех не тает,
И сердца холод не отпустит.

* * *
Капитан

Он смуглый — от южного света,
Он знает все карты и страны.
В ответ на вопросы поэта
Сказал он, что нет Зурбагана.
"Зачем же мы путь трудный держим,
И глаз не смыкает дозорный?"
— Чтоб в порт Санта–Рос без задержки
Доставить кофейные зерна.
"А буря?" — Знай, долг морехода —
Справляться с погодой любою.
Запомни: есть ум и свобода.
"А дружба?"
— Да, наша с тобою.

* * *


Мой Люблюд
Видео: Александр Переверзин
Художник: Лета Югай
Поэзия: Александр Тимофеевский

Совсем новое имя для меня.
Спасибо, Наташа !

Яшина Лариса

 

Лариса Ивановна Яшина — советский и российский поэт, член Союза писателей России и Союза журналистов СССР — России, лауреат литературных премий.

Последняя поэтесса из "Алфавита женской поэзии" - моя землячка, уроженка Пензы. Родилась 28 февраля 1941 года. Рано потеряла отца. Ей было 2 года, когда он погиб на фронте в 1943 году. Это событие оказало серьёзное влияние на её творчество: тематика Великой Отечественной войны занимает значительное место в её произведениях.

Стихи начала писать в школьные годы, учась в третьем классе.
Стихи Ларисы Яшиной опубликованы в целом ряде коллективных поэтических сборников, выпущенных в Москве, Саратове и Пензе. В Пензе также издано более 10 авторских сборников поэтессы.

Жанр большинства произведений Ларисы Яшиной — лирика. Заметное место в её творчестве занимают любовные мотивы, проблемы человеческих отношений, военная тематика. В стихотворных приёмах нередко встречаются народно-песенные мотивы.

Фрагмент стихотворения Ларисы Яшиной, посвящённого пензенцам — участникам Великой Отечественной войны увековечен на двух воинских мемориалах в России — в Пензе и Москве (Зеленограде)
        Колонны шли за горизонт,
        Где ты, земляк наш, только не был…
        Отсюда начинался фронт,
        Отсюда виделась Победа.

Имя Ларисы Яшиной хорошо известно каждому жителю Пензы.


* * *
Зацелованы ноги Христа. . .
Человеку – то мало ли надо?
И от пальцев Христа
До креста
По распятью – губная помада.

Зацеловано тело Христа.
Каждый молит о чем-то
И просит.
Жизнь во все времена
Непроста,
И не редкостью –
Ранняя проседь.

Понимаем,
Что сами вершим
И судьбу,
И желанное счастье,
Но не каждый
Достигнет вершин
И дождется
Заветного часа.

Зацелованы ноги Христа
В благодарности,
В  исступленье.
Что же тянет
В святые места.
Просветление,
Искупленье?

И, бессильной
В отчаянье став,
В безысходности
Пропадая,
Я губами
С мольбой припадаю
К зацелованным
Пальцам Христа.

* * *
Жизнь  быстротечна,
                          Все  мы  не  вечны,
                          Живем
                          И  последнего  часа
                          Не  ждем,
                          А  тех, кто  уходит,
                          Небо  проводит
                          То  ли  слезами,
                          То  ли  дождем.

                          Все  мы - в  печали,
                          Как  же  иначе?
                          И  перед  бездной
                          Мелки  и  тихи...
                          А  небо  не  плачет,
                          Небо  не  плачет,
                          Просто  смывает
                          Наши  грехи.

* * *
Всё возвращается,
Всё возвращается
И никому
Ничего не прощается,
Если поступки
На совести  – бременем,
Жизнь не уступит,
Будет, со временем,
Толочь, словно в ступе,
Ударит по темени…

Спеши – не спеши,
Обо всё спотыкаешься
За то, что грешил,
С опозданием каешься.

 МОЛИТВА

                          За  что  же
                          на  меня  ты  осерчал,
                          Великий  Боже?
                          Любовь  твоя –
                          начало  всех  начал –
                          Да  мне  поможет!

                           Я  начинаю
                           мудрость  постигать,
                          Суть  мирозданья,
                          А  ты  меня  надумал
                          постегать
                          За  эти  знанья.

                          Не  гневайся, молю,
                          И  не  казни,
                          Великий  Боже!
                          Не  надо  мне ни  славы,
                          Ни  казны,
                          Любви  дай  больше!

                          Чтобы  ее
                          на всех  хватило  мне
                          С  лихвою,   АМЕН!
                          А  если суждено
                          гореть  в  огне,
                          Так  в  этом  самом.

ЛЮБОВЬ  НА  ЗАКАТЕ

                          Любовь  на  закате
                          Отпущенных  дней...
                          Не  в  беленьком  платье
                          Я  встретилась с  ней.
                          Любовь  на  закате
                          Изменой  не  платит,
                          Она  и  верней  молодой
                          И  ясней.

                          Любовь  на  закате –
                          Не  дым  от  костра,
                          Она  и  богата,
                          Она  и  мудра.
                          Любви  на  закате
                          До  Вечности  хватит,
                          Она  бесконечности
                          Звездной
                          Сестра.

                          С  годами
                          Любые  ошибки
                          Видней,
                          Душа  терпеливей,
                          Поступки  умней.
                          Любовь  на  закате
                          Под  горку  не  катит,
                          Она  не  торопит
                          Усталых  коней.

* * *
Я боялась  любви,
Я боялась измен,
Я страшилась
Идущих затем перемен,
Заглушала и боль,
Но не думала я,
Что душа за тобой
Вдаль умчится моя.

И живу я
С любовью моей,
Без души.
Как она там с тобою?
Хоть раз напиши.

Я же в мыслях  все  дни,
А они - об одном:
Что мы любим одних,
А с другими живем…
      
Половинками создал людей
Мудрый Бог.
Разбросал их везде
И подальше,
Как мог.

Чтоб в пути
Иль в бою,
Каждый всё одолел,
Половинку свою
Отыскать бы сумел.

* * *
Время так неудержимо мчится,
Надо от тебя мне отлучиться,
От твоей улыбки и от взгляда,
И от рук твоих отвыкнуть надо.

Не успев привыкнуть, отвыкаю.
На замок я сердце  замыкаю,
Чтоб не подобрать к нему отмычек.
Я не знаю всех твоих привычек,
Что любимо, дорого...
Довольно!
Отвыкаю.
Отчего ж так больно?!

* * *
Молю прощенья у любви,
Молю прощенья,
Гляжу, любовь, в глаза твои
Я с восхищеньем.

И так тебя благодарю
За все, что было,
И первую твою зарю
Я не забыла.
  
Бывал с бедой
Неравный бой,
Мели метели,
  Но мы с тобой,
  Моя любовь,
  Всё одолели.

  Тебе однажды изменить
  Я попыталась,
  И некого теперь винить
  За все, что сталось.

  Ты ж солнечным
  весенним днем
  Меня простила,
  И запылала вновь огнем,
 А не коптила.

За слабости, грехи свои
Не жду отмщенья,
Молю прощенья у любви,
Молю прощенья!

 ТАНЦПЛОЩАДКА

Танцплощадка,
Танцплощадка,
Ты, как юность, беспощадна,
Возраст осени и лета
Так здесь выглядит нелепо!

А танцуем мы не хуже,
Вальс всегда был
С нами дружен.
Нынче  – ритмам уваженье
И раскованность  – движеньям!

Танцплощадка,
Танцплощадка!
Время кружит всех нещадно.
Пары – кругом,
Стрелки – кругом,
Дети, внуки друг за другом,

Стили, моды по спирали ...
И себя мы открывали!
Танец – самовыраженье,
Только бы не вырожденье
Мыслей, чувства,
Да искусства,
За душою чтоб – не пусто!

Танцплощадка,
Танцплощадка,
Седина так беспощадна!

* * *
Исчезаешь из памяти,
И догнать не могу.
Ах, какая же мята
На душистом лугу!

Неприметная, будто,
А дурманит, пьяня...
Да и вы, незабудки
Не забыли меня.

Как немыслимо синими
Становились глаза...
Опрокинулась ливнями
И умчалась гроза.

Ты уходишь из памяти –
Удержать не могу.
Ах, какая же мята
На июньском лугу!

* * *
Ты опять меня не встретил,
И по улицам ночным
Лишь один осенний ветер
Стал попутчиком моим.

С молодецкою ухваткой,
Ухажорист  и упрям,
Золотистые охапки
Он швырял к моим ногам.

* * *
Я буду ласковою с мужем,
Я буду доброю со всеми
И ждать, когда от зимней стужи
Родится новый день  весенний.

Я буду лишь с тобой суровой
И неулыбчивой, и строгой.
Я не скажу тебе ни слова,
Уйду совсем иной дорогой.

Не оглянусь, не попрощаюсь,
Все будет так,
А не иначе...
Но отчего же я печалюсь
И жизнь кляну за неудачи?

МОРОЗЫ В МАЕ
  Триптих

Морозы в мае,
Морозы в мае …
К Богам взываю  –
Не понимаю:
Убиты почки,
Завяли листья,
И нет у ночи
Шального свиста.
Застыло сердце
В груди,
Не дрогнет.
Сбежать бы в детство –
Туда дорог нет.
Льдом стали мысли,
Застыла жалость,
А там, где мы шли, –
Толпа осталась..
Идёт,
Дороги
Не разбирая,
Вокруг тревога:
Морозы в мае!

Морозы в мае –
Не только это.
Ещё не знаю:
Дождусь ли лета?
Тепла, хоть малость,
Любви и смеха,
Чтоб отзывалось
Как чье - то эхо.

Без человечьей
Тоскую речи,
Руками крепче
Сжимаю плечи.
Ты окликаешь,
Не обнимая...
Я понимаю:
Морозы в мае!

2.

Спина ждет оклика,
Как выстрела.
Я около
Пропасти...
Не позвала, выстояла.
"Приходи в гости !"
Зачем я приду,
Если беду
К тебе приведу?!

Только бы фальши
Не услыхать!
Облако
По асфальту
Пошло погулять.

Дождь – не дождь.
Снег – не снег
Некуда деться...
Чего ты ждёшь,
Глупое сердце?
Ушел человек.

3.

Я ушла.
Лишь остался след.
Ты пошел за мной
Или нет -
Я не видела,
Я ушла.
Сколько дней
Я тебя ждала!
Столько дней!
А  быть может, лет?
А теперь повернулась,
Ушла,
И дождем
Поразмыло след.

Щеки мокрые и глаза...
Ну, конечно же, –
Дождь идет!
Ты обидного не сказал,
Ничего того не сказал,
Отчего застываешь в лед.

Говорил о себе,
Обо мне.
И о нашей
Счастливой весне.
И о том,
Что я лучше тебя,
Что я выдумала, любя.
Что другого
В тебе ищу
И ошибки себе
Не прощу,

Что порой
Сам себе не мил,
Улыбался
И ласков был...
Я ушла.
Я совсем ушла.
Вправду, я
Не тебя ждала.

БАБЬЕ ЛЕТО

Как осень ни старайся,
Все равно
Тебя весною нет, не назовут.
Пусть дождик
По-весеннему – в окно,
Еще цветы наряды берегут...

Но неустойчив этот яркий цвет,
Багряный
Полыхающий огонь.
И не вернуть нам  уходящих лет,
Не снаряжать  за юностью погонь.

И я еще по-прежнему вольна,
Про бабье лето знаю наперед,
И я в тебя,
Как прежде, влюблена,
Но отойдет любви твоей черед.

Как осень  ни старайся, –
Все равно
Не голубой,
А желтый дождь в окно!

* * *
Смородиновый лист
И соловьиный свист,
И в горизонт – заря,
И все это не зря!

И радость, и печаль,
И мудрости печать,
Богатство сентября –
Не зря!
Совсем не зря!

И новый день любой,
И гордая любовь.
Тепло другим даря,
Ты знай, что все
НЕ ЗРЯ!..

х