За каждым именем - судьба, эпоха...

Памятные литературные даты - пусть разговор о них будет здесь....

Сегодня день рождения Ролана Быкова...

А я как раз совсем недавно сделала для себя удивительное открытие...
Вот кажется столько знаем про этого человека - а тут такая грань его творчества....!!!





В предисловии к сборнику своих стихотворений Ролан Быков писал:
"Стихи пишу с раннего детства - лет в десять я был уверен, что стану поэтом, и это вовсе не мешало мечте скакать на лошади с развевающейся сзади буркой и, совершив подвиг, умереть героем. Втайне горько плакал, когда представлял себя распростертым на земле со смертельной раной на груди, просто рыдал - и тогда чудом все-таки оставался в живых. Мечтал стать артистом, педагогом, ученым и музыкантом (меня однажды поразил звук флейты - я его до сих пор слышу). Как это ни странно, но все мои мечты так или иначе сбылись - не все в виде профессии, но это не важно. Очевидно, немного задержался в детстве - люблю все, особенно все вместе.
Стихи с годами вошли в жизнь, стали необходимостью. Пишу везде: на съемках, в поезде, в ресторане, в письмах, на салфетках, иногда импровизирую, не записывая. Они помогают в трудную минуту подняться над суетой, сохранить в себе себя. Поэт - конечно, тот, кто открыл свой язык, создал свою художественную материю - это возможно лишь ценой всей жизни без остатка. Там, где звучат Марина Цветаева, Осип Мандельштам, Борис Пастернак, Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский, Давид Самойлов, Иосиф Бродский - я влюбленный поклонник.
Поэтому я и не написал "Ролан Быков. Стихи", а "Стихи Ролана Быкова" - это совсем другое. Просто многие люди - поэты, и живут в стихах, независимо от того, пишут они или нет - я один из них. Может быть, я и мог стать поэтом, но я все-таки лицедей - мне это нравится больше, хотя стихи играют огромную роль в моей жизни.
Если б не стихи, я не смог бы, например, снять и защитить фильм "Чучело". Меня обвиняли Бог весть в чем, предлагали посадить, требовали запрещения фильма. Каждый день возвращался я домой раздавленным, убитым, желая только одного - чтобы все это кончилось. По старой привычке к дневнику я писал стихи, и они спасли меня - я выдержал."

Я день, который вам неведом,
Я ночь, где чувства нагишом,
Я случай, что бывает в среду,
Когда четверг уже прошел.

Меня нельзя цеплять крючками,
Меня не надо воровать,
Меня нельзя вязать пучками
И за прилавком продавать.

И мне ваш мир совсем неведом,
И я другой планеты свет,
И вы не сладкое к обеду,
И я вам не `а-ля фуршет`

***

Я с детства видел свой портрет в оконной раме,
Неясный, смутный, темный силуэт,
Лишь изредка портрет бывал с глазами,
Когда в глаза мне падал яркий свет.
В портрете этом явно было сходство
Со мной, но поражало не оно,
В нем отражалась тайна превосходства
Во всем, что лишь чуть-чуть отражено.
Неясность вызывала напряженье
И заставляла видеть наугад,
Я проникал игрой воображенья
Во все, во что не мог проникнуть взглвд.
И ясно видел я, что все во мне неясно,
Все обозначено едва-едва, чуть-чуть,
И все старания напрасны,
Нельзя проникнуть в собственную суть.
Воочию свою я тайну видел
И делался себе почти чужим,
И смерть свою заране ненавидел,
И пред собой таился, недвижим.
Да, смерть.
О ней я думал тоже,
Когда в себя смотрелся, не дыша.
Я представлял себе: наверное, похожа
На это
Отлетевшая душа.

***

Правильно говорят - талантливый человек талантлив во всем....

" «Если жить не по привычке, целой жизнью будет день!»

«Андерсен наших дней», «волшебница из Швеции» - так называют Астрид Линдгрен в её родной стране и за рубежом. Как и у датского писателя, сказочные произведения Линдгрен близки к народному творчеству, в них ощутима связь фантазии с правдой жизни. А сказочное, волшебное рождается в книгах Линдгрен из игры, из выдумки самого ребёнка. Ведь дети, играя, всегда сочиняют волшебные истории, воображают себя героями самых необыкновенных приключений. И придуманное детьми, их мечты живут в сказках. Так, Малыш из книг о Малыше и Карлсоне, который живёт на крыше, сочиняет веселого и озорного друга Карлсона. Пеппи Длинный Чулок из одноименной повести-сказки воображает себя негритянской принцессой и играет в сильную, богатую, любимую всеми девочку. Почти все свои книги Линдгрен посвятила детям (лишь несколько – юношеству). «Я не писала книг для взрослых и думаю, что никогда не стану этого делать», - решительно заявляла Астрид. Она, вместе с героями книг учила детей, что «Если жить не по привычке, целой жизнью будет день!»

14 ноября 1907 года близ городка Виммербю, в восточном Смоланде, в крестьянской семье родилась девочка, которую ещё в школьные годы шутливо называли «Сельма Лагерлёф нашего городка Виммербю». Этой девочкой была Астрид Линдгрен. А называли её Сельмой Лагерлёф потому, что, пристрастившись ещё в раннем детстве к чтению книг Марка Твена, сказок Андерсена, Топелиуса и других писателей, Линдгрен сама придумывала сказки и страшные истории о разбойниках и о войне. Богатая фантазия девочки проявилась и в её школьных сочинениях, рано обративших на себя внимание и снискавших ей славу «Сельмы Лагерлёф». Важно то, что материалы для своих рассказов, точно также как и для будущих произведений, Линдгрен черпала из окружающей её жизни. «Все наши переживания и игры отразились в моих книгах», - писала впоследствии о себе, своих сёстрах и брате Линдгрен. А действительность её детства была сказочно чудесна и в то же время сурова.

Окончив школу, Астрид Линдгрен начала работать журналистом в местной газете Wimmerby Tidningen. Но спустя два года оставив, по разным обстоятельствам, должность младшего репортёра, уехала. Линдгрен переехала в 1926 году в Стокгольм, где несколько лет служила секретаршей в конторе. Но и в столице сохранила она замечательную способность сочетать сказку с правдой в многочисленных, сочинённых ею сказках и историях. А действие большинства её книг, в том числе и повести-сказки «Мио, мой Мио!», и «Малыше и Карлсоне», разыгрывается в Стокгольме.

Астрид вышла замуж за своего шефа и стала матерью двоих детей, а впоследствии бабушкой семерых внуков. По словам Астрид Линдгрен, «Пеппи Длинный Чулок» (1945) появилась на свет, прежде всего благодаря дочери Карин. В 1941 году Карин заболела воспалением лёгких, и каждый вечер Астрид рассказывала ей перед сном всякие истории. А однажды девочка заказала историю про Пеппи Длинный Чулок — это имя она выдумала тут же, на ходу. В 1952 году Линдгрен овдовела и с тех пор жила одна в Стокгольме. Лето писательница проводила в Фурусунде, на берегу бескрайнего синего моря, среди шхер, которые «осмелилась, - по её словам, - описать не раньше, чем прожила там 30 лет», в книге «На острове Сальткрока». На вопрос о том, каковы её вкусы, писательница обычно отвечала: «Я люблю одиночество и люблю книги. Я люблю свою работу. Мне нравятся театр и кино. Я люблю путешествовать и люблю возвращаться после путешествия домой… и ещё: я люблю детей…»

Когда книжка про Малыша и Карлсона была впервые переведена на русский язык, ребята, читатели одной московской детской библиотеки, написали Астрид Линдгрен письма о том, что они тоже полюбили её героев – «лучшего в мире Карлсона» и Малыша, который умеет так хорошо дружить. «Я получила твоё письмо, - писала Астрид Линдгрен, отвечая одной девочке, - и поверь мне, очень ему обрадовалась. Я никогда раньше не получала писем из Москвы… Летом я живу в Фурусунде, который находится в стокгольмских шхерах. Мой дом стоит у самого берега моря, и я вижу пароходы, которые идут в Финляндию, а оттуда недалеко до России, где ты живешь. Сейчас у нас светит луна, интересно, светит ли она у тебя? Я очень рада, что тебе понравился Карлсон…» Многие просили Астрид Линдгрен написать продолжение «Малыша и Карлсона». Всем хотелось узнать, прилетит ли Карлсон, когда Малыш вернётся от бабушки. Вот что ответила Линдгрен: «Я со временем напишу продолжение, но это будет не так скоро, потому что сначала я должна написать ещё много других книг». Те, кто переписывался тогда с Астрид уже давно выросли, и уже их дети смогли прочитать продолжение книги. А многие смогли и напрямую пообщаться с писательницей. Несколько раз приезжала Линдгрен в Москву. В 1965 году на Фестиваль детских кинофильмов, среди которых демонстрировался и фильм «Малышка Чёрвен, Боцман и Музес», снятый по её сценарию. И в 1989 году с премьерой спектакля «Братья Львиное Сердце», тогда же, в России, ей была вручена Международная Золотая медаль Льва Толстого.

Астрид Линдгрен написала и много других книг для детей, и была автором ряда передач на шведском телевидении, написала ряд сценариев для кино и театра. Подсчитано, что если весь тираж книг Астрид Линдгрен поставить в вертикальную стопку, то она в 175 раз будет выше Эйфелевой башни. Но невозможно подсчитать, сколько поколений детей будут читать, любить и ждать… доброго, милого Карлсона…

(Использованы статьи Людмилы Брауде.
tvkultura.ru )

Сегодня празднует свой день рождения российский писатель, автор " Вредных советов " - Григорий Остер. Ему исполнилось 65 лет.



Выборочно из его интервью...

"— Григорий Бенцианович, за свои знаменитые «Вредные советы» критики много довелось выслушать?

— А то (смеется). Гневных отповедей по типу: «Таких, как этот писателишка Остер, надо с корнем выдирать с золотоносной нивы нашей литературы!» было не счесть. Мне постоянно ставили в вину, что дети, прочитав «Советы», тут же начнут поступать, как написано там. Так вот, эти критики не учли одного: детвора куда умнее взрослых. И я не знаю ни одного ребенка, который решился бы претворить мои «врединки» в жизнь! Кроме того, у них у всех замечательное чувство юмора. Чего не могу сказать о великовозрастных представителях человечества. А когда все вокруг серьезные… это так же грустно, как мрачный клоун на арене цирка. Ведь по сути, что такое мои советы — всего лишь прививки от глупости. А своей главной задачей я считаю развитие ребенка. Я пишу, чтобы ребенку было интересно с самим собой. Потому что если ему интересно с собой, значит, из него вырастет человек.

— Чаще всего писатель берет псевдоним, потому что у него неблаговидно звучащее имя, либо потому, что у него проблемы с властью. Но для чего вам, с фамилией Остер, понадобилось брать псевдоним Остёр, отличие которого — лишь две точки над «е».

— На самом деле, у меня нет псевдонима, а эта история тянется еще со времен моей работы в «Веселых картинках» (популярный советский детский журнал, — Авт.). Там редактор над буквой «е» случайно ли, сознательно ли, поставил две точки. С тех пор вот никак от них не избавлюсь (смеется).

— Ваши книги часто выходят на иностранных языках — с трудностями перевода доводилось сталкиваться?

— Обязательно. У меня есть один такой вредный совет — о мальчике, потерявшем шапку, и который, чтобы избежать наказания от мамы, должен наплести ей с три короба, что сей головной убор у него в неравной схватке забрал шпион. Начали переводить и сразу столкнулись с проблемой — ну потерял он шапку, и что с того? Пусть мама пойдет и купит другую — иностранцам просто не понять, что в наше время шапки носили чуть ли не всю жизнь, а не приобретали каждый сезон новую! Кроме того, на волне всех этих недавних шпионских историй (с русской шпионкой Анной Чепман, — Авт) нельзя было даже шепотом говорить о таком явлении — неприлично. Потому в финальном виде наша история была о мальчике, который потерял новую дорогую куртку, а маме он соврал, что отправил ее в качестве гуманитарной помощи в Африку.

— Вас знают как сценариста мультов: «38 попугаев», «Баба-Яга против!». Потому когда вы написали сценарий «До первой крови» (о жестокости детей в пионерлагерях), это стало неожиданностью...

— Просто я сам был в лагерях и многое видел — захотелось поделиться этим. Удивительно, что ленту вообще пропустили на экраны — тогда это был явный неформат. Сейчас я об одном жалею, что так и не успел реализовать один свой сценарий, он назывался «Руки на одеяло». Там речь шла о 20-летнем украинском парне, полюбившем русскую девушку, которая еще не достигла совершеннолетия. Мама девушки даже хотела его посадить за якобы «растление малолетней», хотя у детей была самая настоящая любовь. И вот, чтобы избежать этого, ребята бегут на Украину, потому что там по закону можно жениться с 16 лет. Снимать кино должен был Ролан Быков, но Союз гикнулся, и фильм тоже ушел в небытие.

— В каких условиях вам легче пишется?

— После плотного обеда. Вдохновение — оно ведь всегда приходит после вкусной хорошо прожаренной котлетки. А если серьезно, то легче всего мне стало писаться после того, как у меня пошли дети. Это же такая прекрасная лаборатория — и я, признаюсь, ставил над ними ужасные опыты! (смеется). А после детей пошли уже и внуки. Так что это процесс нескончаемый. Кстати, кто-то назвал рождение внучков — волной. А как по мне — это пока еще только первые брызги.


— Знаю, что ваша детвора обучалась не в школе, а дома — с репетиторами. Почему так?

— Очень просто. Ведь что такое школа — это когда каждое утро твой ребенок уходит от тебя, то есть находится вне зоны твоего внимания. И что он там делает в этой школе? Кто в это время формирует его ум и психику? Ведь учителя — это тоже люди. А люди бывают как умные, так и дураки. И кто из них станет обучать твое дитя — вопрос лотереи. А ведь первая учительница — это как жена для мужчины. Ее надо во всем слушаться, делать уроки... А если ребенку дадут какую-то первую попавшуюся учительницу? В общем, я предпочел контролировать это дело сам.

— Как спец по детям и как отец-герой, что посоветуете родителям, которым детки садятся на шею?

— Хороший вопрос. Знаете, мои-то, как залезли, так там и сидят. Потому могу сказать лишь одно: уважаемые родители, укрепляйте мышцы шеи. Иного выхода у вас просто нет! А на счет отца-героя, скажу: первого сделать сложнее всего — дальше-проще. Мы с женой даже шутим, что если что, то у нас есть запасные дети!"

*****


«ВРЕДНЫЙ» ПИСАТЕЛЬ И ОТЕЦ-ГЕРОЙ

Имя: Григорий Остер
Родился: 27.11.1947 в Одессе (Украина)

Писатель родился в Одессе, но детство провел в Ялте. Служил на Северном флоте. В 1970 поступил в литературный институт Горького в Москве. Автор многих популярных произведений для детей: «Сказка с подробностями», «Папамамалогия», «Воспитание взрослых», «Бабушка удава», «Гадание по рукам, ногам, ушам, спине и шее». Но славу и любовь читателя принесли ему уже успевшие стать культовыми «Вредные советы». В изданной в Канаде антологии детской литературы Григорий Остер со своими «Советами» был самым многотиражным — 12 млн экземпляров, в то время как прочие авторы удостаивались 400 тысяч максимум. Сценарист мультфильмов «38 попугаев», «Попался, который кусался», «Котенок по имени Гав».
Женат, пятеро детей.

*****

ВРЕДНЫЕ СОВЕТЫ ДЛЯ ПОСЛУШНЫХ И ХОРОШИХ ДЕТЕЙ И РОДИТЕЛЕЙ

Читая «врединки» Остера, невольно вспоминаешь себя в детстве и начинаешь улыбаться. «Сегодня» отобрала для вас самые известные и милые советы — добро пожаловать в детство!

****

Нет приятнее занятья,
Чем в носу поковырять.
Всем ужасно интересно,
Что там спрятано внутри.

А кому смотреть противно,
Тот пускай и не глядит.
Мы же в нос к нему не лезем,
Пусть и он не пристает.

****

Не обижайтесь на того,
Кто бьет руками вас,
И не ленитесь каждый раз
Его благодарить

За то, что не жалея сил,
Он вас руками бьет,
А мог бы запросто схватить
И палку и кирпич.

****

Когда тебя родная мать
Ведет к зубным врачам,
Не жди пощады от нее,
Напрасных слез не лей.

Молчи, как пленный партизан,
И стисни зубы так,
Чтоб не сумела их разжать
Толпа зубных врачей.

****

Посмотрите, что творится
В каждом доме по ночам.
Отвернувшись к стенке носом,
Молча взрослые лежат.

Шевелят они губами
В беспросветной темноте
И с закрытыми глазами
Пяткой дергают во сне.

Ни за что не соглашайтесь
По ночам идти в кровать.
Никому не позволяйте
Вас укладывать в постель.

Неужели вы хотите
Годы детские свои
Провести под одеялом
На подушке, без штанов?

****

Если друг твой самый лучший
Поскользнулся и упал,
Покажи на друга пальцем
И хватайся за живот.

Пусть он видит, лежа в луже,—
Ты ничуть не огорчен.
Настоящий друг не любит
Огорчать своих друзей.

****

Если вы с утра решили
Хорошо себя вести,
Смело в шкаф себя ведите
И ныряйте в темноту.

Там ни мамы нет, ни папы,
Только папины штаны.
Там никто не крикнет громко:
«Прекрати! Не смей! Не тронь!»

Там гораздо проще будет,
Не мешая никому,
Целый день себя прилично
И порядочно вести.

****

Решил подраться — выбирай
Того, кто послабей.
А сильный может сдачи дать,
Зачем тебе она?

Чем младше тот, кого ты бьешь,
Тем сердцу веселей
Глядеть, как плачет он, кричит,
И мамочку зовет.

Но если вдруг за малыша
Вступился кто-нибудь,
Беги, кричи и громко плачь,
И мамочку зови.

****

Если не купили вам пирожное
И в кино с собой не взяли вечером,
Нужно на родителей обидеться,
И уйти без шапки в ночь холодную.

Но не просто так бродить по улицам,
А в дремучий темный лес отправиться.
Там вам сразу волк голодный встретится,
И, конечно, быстро вас он скушает.

Вот тогда узнают папа с мамою,
Закричат, заплачут и забегают.
И помчатся покупать пирожное,
И в кино с собой возьмут вас вечером.

****

Девчонок надо никогда
Нигде не замечать.
И не давать прохода им
Нигде и никогда.

Им надо ножки подставлять,
Пугать из-за угла,
Чтоб сразу поняли они:
Тебе на них плевать.

Девчонку встретил — быстро ей
Показывай язык.
Пускай не думает она,
Что ты в нее влюблен.

Понравился ответ на вопрос

Катарина пишет:
— Как спец по детям и как отец-герой, что посоветуете родителям, которым детки садятся на шею?

— Хороший вопрос. Знаете, мои-то, как залезли, так там и сидят. Потому могу сказать лишь одно: уважаемые родители, укрепляйте мышцы шеи. Иного выхода у вас просто нет!

Катя, напомнила мне,однажды в автобусе ехали с дочкой и она читала эти вредные советы. Так дедулька один начал меня стыдить, чему это я учу ребенка и вообще кого я в итоге воспитаю.

Ира
Да, не все однозначно воспринимали эти новаторские " опусы" Остера...
А твоей дочке эти " вредные советы" не навредили....

Мила, надо просто работать на такой работе - как у Григория Остера...
Он все успевал !!!

Сегодня день рождения Дмитрию Лихачеву ( родился в 1906 г.)

Почему то вдруг захотелось поместить здесь воспоминания об отце - дочери Людмилы Дмитриевны Лихачевой

"Я всегда думала, что не переживу папину смерть, - и вот уже второй год как его нет, а я все еще не только живу, но продолжаю ходить в Русский музей, что-то в нем делать, даже читать какие-то доклады, как и в предыдущие сорок лет моей работы там. Может быть, меня поддерживает в этом мама, которая, слава Богу, жива, хотя после папиной смерти очень изменилась. Но что делать - ей уже скоро будет 94 года, она его пережила, а мне казалось, что они друг без друга не могут. Мама смотрит на его многочисленные фотографии, которые мы расставили по всей столовой: на телевизоре, буфете, шкафу, - плачет и повторяет: "Митенька, Митенька!". Это так тяжело слышать, что я начинаю громко рыдать. Когда папа умирал и его везли в больницу, то он все время повторял в машине "скорой помощи": "Я не попрощался с Зиной, я не попрощался с Зиной!". Когда ему стало совсем плохо, и он уже впадал в беспамятство, то громко кричал: "Зина, Зина!". И я сказала, что это он зовет не свою внучку Зину, которая тоже была в больнице, а свою жену, нашу маму и бабушку.

Папа долго прожил: он умер, когда ему почти исполнилось 93 года, а ведь всю жизнь тяжело болел и, наверное, четверть жизни провел в больницах, перенес несколько операций, очень тяжелых. Болел даже нелепо. Так, однажды вскоре после войны папа стригся в парикмахерской и парикмахер предложил ему побриться - и папа согласился, чего раньше никогда не делал. Ему внесли инфекцию, и он заболел. Я помню, как он сидел на своей кровати, раскачивался и громко стонал, а потом, очень скоро, начался сепсис - общее заражение крови. Его выносили на носилках из комнаты, и он сказал маме: "Иди работать в издательство". Это он имел в виду Издательство Академии наук, в котором они с ней познакомились, когда вместе там работали. Тогда врачи сказали, что он безнадежен, но как раз в это время изобрели пенициллин, и папин брат Миша, живший в Москве, с трудом достал его - и это папу спасло. Как мы радовались, когда он вернулся домой!

У меня был долгий период, когда я бежала с работы домой - к дочке, к родителям, всегда только бежала, и если у нашего парадного стояла "скорая помощь", я впадала буквально в отчаяние, думая, что это снова приехали увозить папу. Папа ни, когда не говорил дома, при нас, детях, об аресте и Соловках, но я чувствовала, что что-то в его жизни было необычное и тяжелое. Я первый раз услышала о том, что он пережил, лет десяти-одиннадцати, после войны, когда мы еще жили на Лахтинской улице. У нас в гостях был кто-то из знакомых, и бабушка (папина мать) за чаем наговорила лишнего и по тем временам опасного. Она вообще не была склонна думать о том, что говорит и какие это может иметь последствия. После ухода гостя папа, стоя спиной к белой изразцовой печке, ругал бабушку и произнес слова, которые я запомнила: "Я уже сидел и больше не хочу". Это произвело на меня сильное впечатление, но я не осмелилась у него или у мамы что-нибудь спросить.

Последние почти 20 лет, когда я после гибели своей сестры постепенно переехала из своей квартиры к ним, бросив все у себя и только иногда забегая домой переодеться, затмили все остальные годы нашей предыдущей жизни. И действительно, эта жизнь была счастливой, несмотря на то, что в ней было много тяжелого. Папа часто говорил: "Как хорошо, что мы встретились!".

Я теперь больше помню его худеньким небольшим старичком, а не высоким (1 м 82 см), красивым, энергичным, прекрасно читавшим доклады, выступавшим на заседаниях Сектора и собиравшим чуть ли не весь город в Пушкинском Доме на свои выступления. Это все оттого, что я страшно боялась, что он умрет, подозревая, что он тяжело болен, стараясь не верить врачам с их бездумными жуткими диагнозами. Я все время его спрашивала: "Как ты себя чувствуешь?" - и он отвечал, что хорошо, даже сердился, что я ему надоедаю. Мне его невероятно жалко. Людям, которым так много дано природой - красота, ум, энергия, талант, - просто нельзя умирать. А уж их близким особенно тяжело их отсутствие, ведь он занимал собой весь наш мир, всю нашу жизнь.

В папе было гипертрофированное чувство долга по отношению к семье, своему Отделу и его сотрудникам, своей науке. Он пишет в своих воспоминаниях о смерти своего отца, моего дедушки, от голода в блокаду: "Я не плакал об отце. Люди тогда вообще не плакали. Но пока был жив отец, как бы он слаб ни был, я всегда чувствовал в нем какую-то защиту. Он мне всегда был отец... Со смертью отца я почувствовал страх перед жизнью. Что будет с нами? Хотя отец ничего уже давно не мог сделать, не мог даже придумать выхода из положения, я чувствовал себя вторым после него. Теперь я почувствовал себя первым, ответственным за жизнь семьи в большей мере, чем раньше: Зины, детей, мамы. Комната отца стояла пустая, пуст был его маленький красный диван, на котором он спал. Осиротела мебель, которую он заботливо покупал когда-то для семьи". Описание блокады и смерти дедушки - это лучшие страницы в папиных воспоминаниях. Всю заботу о семье, о нашем с Верой (моей сестрой) образовании, квартире, мебели, книгах - все это он взял на себя, как и заботу о своей жене и матери.

Каждое лето родители снимали дачу, мы долго жили в Зеленогорске на берегу моря, потом, в 1966 году, появилась маленькая квартира в Комарове, которую папа очень любил и все время туда стремился. Но особенно мне запомнилось лето 1947 года, когда мы жили в Сестрорецке. Тогда еще был жив Зощенко, его дача была рядом с нашей, тоже на Полевой улице, но он из дома не выходил, я только помню его жену. Тогда с нами, как всегда, жила бабушка и приехали оба папиных брата - дядя Миша и дядя Юра, - было очень весело, хотя маме приходилось на всех готовить. Мы каждый день ходили на пляж, благо, лето было прекрасное. Папа когда-то сказал, что если бы он не стал филологом, то стал бы архитектором. Он прекрасно рисовал и очень любил строить из песка целые города, замки со рвами, Московский Кремль - и собирал вокруг себя много народа. Сохранились фотографии, где мы строим, а вокруг стоят восхищенные люди в нижнем белье: тогда купальные костюмы было трудно достать. На одной из таких фотографий папа написал: "Народное признание". Однажды бабушка сидела под зонтиком в шезлонге на мели (был большой отлив) и дядя Юра стал через нее прыгать, делал страшные физиономии. Эти фотографии тоже сохранились. Мы с Верой хохотали.

Самым ужасным в жизни моих родителей была гибель их дочери Веры, и папа, несмотря на старость, все заботы - и материальные, и по образованию и воспитанию ее пятнадцатилетней дочери Зины, своей внучки, - взял на себя.

Издав с заведующей моим отделом И.И. Плешановой альбом о древнерусском прикладном искусстве, коллекцию которого я храню в Русском музее долгие годы, я написала на этой книге: "Моим родителям - лучшим в мире". Я так считаю всегда, и это действительно так.

Папа имел строгий характер. В доме он и мама создали большой порядок они никогда не выходили к завтраку плохо и неаккуратно одетыми: папа всегда был в галстуке, мама в платье, никогда - в халате; вставали рано, и я их успевала накормить завтраком перед уходом в музей; после этого он садился заниматься. В доме всегда был обед.

Вместе с тем, он был очень склонен к шутке. Сам он не шутил, но громко хохотал, если ему нравились шутка или анекдот, рассказанные при нем. Ни одного анекдота он запомнить не мог и кончал его, если начинал рассказывать: "Ну, дальше очень смешно!". Он любил гостей. У нас была семья, каких сейчас мало. Мама прекрасно готовила, пекла пироги, и все многочисленные родственники - его братья с женами, племянник с женой и сыном, знакомые - всегда собирались только у нас. Стол ломился от всяких вкусных вещей, и мой двоюродный брат Сергей говорил: "Я с утра не ем, когда иду к дяде Мите и тете Зине".

Папа очень заботился о нашем с сестрой образовании: мы ходили на все классические балеты и оперы; ездили в разные города: Новгород, Таллин, Ригу, Вильнюс, Москву; учили языки.

Если посмотреть, что папа сумел сделать за свою жизнь и с какой быстротой, то видишь, что так бывает очень редко. Он потерял почти десять лучших лет жизни из-за ареста и Соловков, но уже в 1941 году, живя в жуткой коммунальной квартире, в одной комнате с маленькими детьми, с одним краном с холодной водой на кухне, с проституткой за стенкой, защитил кандидатскую диссертацию. А потом - война, блокада, вынужденная - по требованию НКВД - эвакуация в Казань, и уже в 1947 году он защитил докторскую.

А сколько он сделал для изучения древнерусской литературы! Центром ее изучения стал Ленинград, а не Москва. А сколько он спас церквей, улиц, памятников от разрушения; сколько издал книг! Поездками в ЦК, посещением партийных инстанций в Ленинграде, где его ненавидели, добивался всего, что было нужно.

Конечно, его время - это перестройка, и он сумел многое осуществить, несмотря на разочарования и с Фондом культуры, и с журналом "Наше наследие". А ведь этот журнал - его детище.

Я пишу это - и плачу, и вспоминаю, как в классе 9 или 10 я сидела дома (мы тогда жили в Басковом переулке) спиной к двери и лицом к окну, перед которым стоял мой маленький письменный стол, и занималась, и вдруг в комнату вошел папа и надел мне на палец колечко-камею, купленное им только что в комиссионном магазине, и обнял меня. ""



Лихачева Людмила Дмитриевна (1937-2001) - дочь Д.С. Лихачева, искусствовед, кандидат искусствоведения , сотрудник Отдела древнерусского искусства Государственного Русского музея.

А сегодня пришла печальная весть....не стало Константина Ваншенкина....
Люблю его стихи...Все хотела сделать подборку из стихов его и Инны Гофф...Инны нет уже 21 год рядом с ним...и вот его не стало...

Вот стихотворение с посвящением Инне....

Мальчишка


Он был грозою нашего района,
Мальчишка из соседнего двора,
И на него с опаской, но влюблено
Окрестная смотрела детвора.

Она к нему пристрастие имела,
Поскольку он командовал везде,
А плоский камень так бросал умело,
Что тот, как мячик, прыгал по воде.

В дождливую и ясную погоду
Он шел к пруду, бесстрашный, как всегда,
И посторонним не было прохода,
Едва он появлялся у пруда.

В сопровожденье преданных матросов,
Коварный, как пиратский адмирал,
Мальчишек бил, девчат таскал за косы
И чистые тетрадки отбирал.

В густом саду устраивал засады,
Играя там с ребятами в войну.
И как-то раз увидел он из сада
Девчонку незнакомую одну.

Забор вкруг сада был довольно ветхий -
Любой мальчишка в дырки проходил,-
Но он, как кошка, прыгнул прямо с ветки
И девочке дорогу преградил.

Она пред ним в нарядном платье белом
Стояла на весеннем ветерке
С коричневым клеенчатым портфелем
И маленькой чернильницей в руке.

Сейчас мелькнут разбросанные книжки -
Не зря ж его боятся, как огня...
И вдруг она сказала:- Там мальчишки...
Ты проводи, пожалуйста, меня...

И он, от изумления немея,
Совсем забыв, насколько страшен он,
Шагнул вперед и замер перед нею,
Ее наивной смелостью сражен.

А на заборе дряхлом повисая,
Грозя сломать немедленно его,
Ватага адмиральская босая
Глядела на героя своего.

...Легли на землю солнечные пятна.
Ушел с девчонкой рядом командир.
И подчиненным было непонятно,
Что это он из детства уходил.

Константин Ваншенкин

Константин Ваншенкин - Женщина ( читает автор)

Константин Ваншенкин

К чему копить ничтожные обиды,
Им не давать исчезнуть без следа,
Их помнить, не показывая виду
И даже улыбаясь иногда?

Они мелки, но путь их страшно долог,
И с ними лучший праздник нехорош.
Они - как злой блуждающий осколок:
Болит внутри, а где - не разберешь.

Вот почему я их сметаю на пол,
Пускай не все, но большую их часть.
Осколок только кожу оцарапал,
А мог бы в сердце самое попасть.

Сегодня день рождения Николаю Рубцову...(76 лет)



Посетила сайт " Душа хранит" - Жизнь и поэзия Николая Рубцова
http://rubtsov.id.ru/

С таким удовольствием почитала вновь его стихи...

***

ДУША ХРАНИТ

Вода недвижнее стекла.
И в глубине ее светло.
И только щука, как стрела
Пронзает водное стекло.

О, вид смиренный и родной!
Березы, избы по буграм
И, отраженный глубиной,
Как сон столетий, божий храм.

О, Русь—великий звездочет!
Как звезд не свергнуть с высоты,
Так век неслышно протечет,
Не тронув этой красоты;

Как будто древний этот вид
Раз навсегда запечатлен
В душе, которая хранит
Всю красоту былых времен...

[1966]

*****


Послушала песни на его стихи...

http://rubtsov.id.ru/music/music.htm

Здесь есть даже фогограмма песни " В горнице" в исполнении самого поэта...
http://rubtsov.id.ru/music/music_v_gornitse.htm
( первая песня в списке)

Марина Капуро - В Горнице


Песни и романсы А. Морозова на стихи Николая Рубцова

Сегодня день рождения Вероники Тушновой....

" Все еще будет..."



Легко и неслышно писала она свои строки, словно первый весенний ветерок робко целует теплыми губами вечную мерзлоту зимы и жизни. И пробивает брешь:

А знаешь, все еще будет!
Южный ветер еще подует,
и весну еще наколдует,
и память перелистает,
и встретиться нас заставит,
и еще меня на рассвете
губы твои разбудят…

Эти светлые строки принадлежат перу поэта, которого жизнь, как могла, испытывала на прочность. Гнула, ломала об колено, но "ни стона из ее груди", а лишь – благодарность и безответная, безоглядная – любовь.
Хроника жизни и творчества Вероники Михайловны Тушновой вроде бы не богата событиями. Так - скоропись, петит, межстрочная прореха, быт… Родилась 27 марта 1915 года в Казани, поступила в школу №14, потом на медицинский факультет Казанского университета, переехала с родителями в Ленинград, вышла замуж, с 41 по 45 годы работает в эвакогоспиталях Москвы и Казани, вышел первый сборник, второй, третий. Умерла 7 июля 1965 года. Скупая опись дат и географических названий. Миллионы людских жизней судьба просеяла, словно сквозь сито, и предала забвению. Но стихи, как отголосок судьбы, отодвинули биографическую скоропись на задний план.
Впрочем, 30-е и роковые сороковые - не лучшее время для поэзии чувствительной и сентиментальной. Страна строила социализм, со звероподобным рвением вминая в асфальт и круша прежний уклад, невесомый, словно гербарий, сухой цветок, былинка – книжная закладка на память.
Даже определение рапповской критикой ее стихов - "камерная" - могло обернуться для ее автора всамделишным застенком, промозглым омонимом уюту и теплу. Кстати сказать, критика почти и "забраковала" первую книгу Тушновой, вышедшую в 1945 году, окрестив ее стихи "перепевами надуманных переживаний в духе салонной лирики Ахматовой". А следующая книга уже вышла из теплого райского уголка интимных переживаний и отправилась в "Пути-дороги" (так она была озаглавлена) по стопам тружеников пятилеток.
Труженики пятилеток пошли своей дорогой, а она своей. "Память сердца" вернула поэта к себе. К чистому истоку детства, где впервые мир приоткрыл ей сокровенные тайны поэтического мира красок и звука. И эта плавная текучесть и неспешная пластика ее слова оттуда:

Тусклый луч блестит на олове,
мокрых вмятинах ковша...
Чуть поваркивают голуби,
белым веером шурша...

Цепкая и фотографическая, фиксирующая детали, женская память поэта словно отобразила солнечного зайчика из детства во взрослую жизнь.
Может быть, от этого Вероника Тушнова - поэт светлый. Даже в те моменты, когда жизнь пробует ее на излом. Но жизненные передряги преломляются в драму, почти отголосок русской песенной лирики:

Быть хорошим другом обещался,
звезды мне дарил и города.
И уехал,
и не попрощался.
И не возвратился никогда.

Поэт, не растворяясь в горе, словно примеряет на себя свою судьбу, как чужую.

Снова поднимаюсь на рассвете,
пью с друзьями, к случаю, вино,
и никто не знает,
что на свете
нет меня уже давным-давно.

Две поэтессы, Цветаева и Тушнова, словно окликнули в звездном пространстве друг друга. Но если для Цветаевой требование веры и любви больше, чем смерть - она, по-детски захлебываясь горем, словно шантажирует взрослых своей смертью, требуя всепоглощающей любви, - то для Вероники Тушновой смерть поглощает жизнь, но не любовь.
Смерть Вероники Тушновой не поглотила ее стихи. Их пробовала спеть Алла Пугачева. "Не отрекаются любя", "Сто часов счастья", "А знаешь, все еще будет..." - пусть к кому-то они пришли в качестве песен. Но в начале, словно всегда было и будет, неспешная и несуетливая музыка и теплое полнозвучие ее стиха, кровоточащее любовью в каждой своей строчке:

И будет, как назло, ползти
трамвай, метро, не знаю что там.
И вьюга заметет пути
на дальних подступах к воротам...
А в доме будет грусть и тишь,
хрип счетчика и шорох книжки,
когда ты в двери постучишь,
взбежав наверх без передышки…

Кто этот загадочный "он"? Возлюбленный?
А может быть это мы, словно сом с заиленного дна речного, всплываем на поверхность, чтобы глотнуть чистого, как кислород, ее стиха, навеянного любовью.
И более ничем иным, кроме любви…

Игорь Михайлов
Женский журнал Суперстиль

Мне очень близко творчество Вероники Тушновой. Еще в молодости я завела тетрадочку, куда переписывала понравившиеся стихи. Тушнова там была частый гость.

Мне говорят:
нету такой любви.
Мне говорят:
как все,
так и ты живи!
Больно многого хочешь,
нету людей таких.
Зря ты только морочишь
и себя и других!
Говорят: зря грустишь,
зря не ешь и не спишь,
не глупи!
Всё равно ведь уступишь,
так уж лучше сейчас
уступи!
...А она есть.
Есть.
Есть.
А она - здесь,
здесь,
здесь,
в сердце моём
тёплым живёт птенцом,
в жилах моих
жгучим течёт свинцом.
Это она - светом в моих глазах,
это она - солью в моих слезах,
зренье, слух мой,
грозная сила моя,
солнце моё,
горы мои, моря!
От забвенья - защита,
от лжи и неверья - броня...
Если её не будет,
не будет меня!
...А мне говорят:
нету такой любви.
Мне говорят:
как все,
так и ты живи!
А я никому души
не дам потушить.
А я и живу, как все
когда-нибудь
будут жить!

Послушала в авторской песне "можжевеловый куст" на стихи Заболоцкого и вспомнился его цикл "Последняя любовь". Не знаю куда поместить, решила сюда.
В цикл стихов Николая Заболоцкого «Последняя любовь» (1956–1957) вошли 10 стихотворений поэта. Стихотворения изумительно лиричные, тонкие, живые размещены автором в цикле не точно по хронологии развития событий. Лучше всего мы знакомы с третьим стихотворением цикла, которое звучит для нас хорошо знакомой песней:

Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная моя женщина!

Знакомы-то знакомы, но многие ли из нас могут наверняка назвать автора стихотворения, да ещё и название цикла, в который оно когда-то вошло?

Цикл этот, написанный в конце жизни поэта ( 07.05.1903 – 14.10.1958) – это первые стихи Николая Заболоцкого о любви, не об абстракной любви, не о любви, как таковой, в жизни людей, не зарисовки из чужих судеб – а своё, личное, прожитое сердцем. Только в 2000 году, сын поэта – Никита Заболоцкий, в интервью газете “Труд” открыл тайну этого цикла, отвечая на вопрос журналиста:

“Е. Константинова: Сдержанный, по свидетельству очевидцев, в обыденной жизни, Заболоцкий оставался таким же и в стихах. Но в цикле “Последняя любовь” чувства выплескиваются без оглядки…

Никита Заболоцкий: – Осенью 1956 года в семье Заболоцких произошел трагический разлад, основной причиной которого стал Василий Гроссман, автор знаменитого романа “Жизнь и судьба”. Поселившись в соседних корпусах на Беговой улице, Заболоцкие и Гроссманы быстро сблизились домами: дружили жены, дети, заинтересованно общались поэт и прозаик. Правда, отношения между этими слишком разными личностями были непростыми. Разговоры с Гроссманом, ядовито-ироничным, резким, всякий раз обращались к тому предмету, который растравлял старые душевные раны Заболоцкого, нарушал с трудом установившееся внутреннее равновесие, необходимое ему для работы. Екатерина Васильевна, как никто понимавшая состояние мужа, тем не менее не могла оставаться равнодушной к силе ума, таланту, мужскому обаянию Гроссмана. С их глубокой взаимной симпатией Заболоцкий мириться не мог. И в конце концов объявил: пусть Екатерина Васильевна уходит к Гроссману, а он найдет себе другую жену. 28 октября Заболоцкий позвонил почти незнакомой красивой молодой женщине из литературного круга – Наталии Александровне Роскиной – и попросил о встрече. Во время второго свидания сделал предложение. Но совместная жизнь не заладилась. Роскиной поэт посвятил нежно-трагическое стихотворение “Признание” (“Зацелована. Околдована…”). В первых числах февраля 1957 года они расстались. Заболоцкий погрузился в работу. А после разговоров с Екатериной Васильевной проникся убеждением, что пройдет время – и она вернется к нему. “Многие мои стихотворения, по существу, как ты знаешь, – писал отец маме в Ленинград 20 января 1958 года, – мы писали с тобою вместе. Часто один твой намек, одно замечание меняли суть дела… А за теми стихами, что писал я один, всегда стояла ты… Ты ведь знаешь, что ради моего искусства я всем прочим в жизни пренебрег. И ты мне в этом помогла”. В сентябре родители снова были вместе.” А в октябре Николай Заболоцкий ушёл из жизни…

Вот эти десять стихотворений:

1. Чертополох

Принесли букет чертополоха
И на стол поставили, и вот
Предо мной пожар, и суматоха,
И огней багровый хоровод.

Эти звёзды с острыми концами,
Эти брызги северной зари
И гремят и стонут бубенцами,
Фонарями вспыхнув изнутри.

Это тоже образ мирозданья,
Организм, сплетённый из лучей,
Битвы неоконченной пыланье,
Полыханье поднятых мечей.

Это башня ярости и славы,
Где к копью приставлено копье,
Где пучки цветов, кровавоглавы,
Прямо в сердце врезаны моё.

Снилась мне высокая темница
И решётка, чёрная, как ночь,
За решёткой – сказочная птица,
Та, которой некому помочь.

Но и я живу, как видно, плохо,
Ибо я помочь не в силах ей.
И встает стена чертополоха
Между мной и радостью моей.

И простёрся шип клинообразный
В грудь мою, и уж в последний раз
Светит мне печальный и прекрасный
Взор её неугасимых глаз.


2. Морская прогулка

На сверкающем глиссере белом
Мы заехали в каменный грот,
И скала опрокинутым телом
Заслонила от нас небосвод.
Здесь, в подземном мерцающем зале,
Над лагуной прозрачной воды,
Мы и сами прозрачными стали,
Как фигурки из тонкой слюды.
И в большой кристаллической чаше,
С удивлением глядя на нас,
Отраженья неясные наши
Засияли мильонами глаз.
Словно вырвавшись вдруг из пучины,
Стаи девушек с рыбьим хвостом
И подобные крабам мужчины
Оцепили наш глиссер кругом.
Под великой одеждою моря,
Подражая движеньям людей,
Целый мир ликованья и горя
Жил диковинной жизнью своей.
Что-то там и рвалось, и кипело,
И сплеталось, и снова рвалось,
И скалы опрокинутой тело
Пробивало над нами насквозь.
Но водитель нажал на педали,
И опять мы, как будто во сне,
Полетели из мира печали
На высокой и лёгкой волне.
Солнце в самом зените пылало,
Пена скал заливала корму,
И Таврида из моря вставала,
Приближаясь к лицу твоему.

1956

3. Признание

Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная моя женщина!

Не весёлая, не печальная,
Словно с тёмного неба сошедшая,
Ты и песнь моя обручальная,
И звезда моя сумашедшая.

Я склонюсь над твоими коленями,
Обниму их с неистовой силою,
И слезами и стихотвореньями
Обожгу тебя, горькую, милую.

Отвори мне лицо полуночное,
Дай войти в эти очи тяжёлые,
В эти чёрные брови восточные,
В эти руки твои полуголые.

Что прибавится – не убавится,
Что не сбудется – позабудется…
Отчего же ты плачешь, красавица?
Или это мне только чудится?

1957



4. Последняя любовь

Задрожала машина и стала,
Двое вышли в вечерний простор,
И на руль опустился устало
Истомленный работой шофёр.
Вдалеке через стёкла кабины
Трепетали созвездья огней.
Пожилой пассажир у куртины
Задержался с подругой своей.
И водитель сквозь сонные веки
Вдруг заметил два странных лица,
Обращённых друг к другу навеки
И забывших себя до конца.
Два туманные лёгкие света
Исходили из них, и вокруг
Красота уходящего лета
Обнимала их сотнями рук.
Были тут огнеликие канны,
Как стаканы с кровавым вином,
И седых аквилегий султаны,
И ромашки в венце золотом.
В неизбежном предчувствии горя,
В ожиданье осенних минут
Кратковременной радости море
Окружало любовников тут.
И они, наклоняясь друг к другу,
Бесприютные дети ночей,
Молча шли по цветочному кругу
В электрическом блеске лучей.
А машина во мраке стояла,
И мотор трепетал тяжело,
И шофёр улыбался устало,
Опуская в кабине стекло.
Он-то знал, что кончается лето,
Что подходят ненастные дни,
Что давно уж их песенка спета, —
То, что, к счастью, не знали они.

1957



5. Голос в телефоне

Раньше был он звонкий, точно птица,
Как родник, струился и звенел,
Точно весь в сиянии излиться
По стальному проводу хотел.

А потом, как дальнее рыданье,
Как прощанье с радостью души,
Стал звучать он, полный покаянья,
И пропал в неведомой глуши.

Сгинул он в каком-то диком поле,
Беспощадной вьюгой занесён…
И кричит душа моя от боли,
И молчит мой чёрный телефон.

1957

6. * * *

Клялась ты – до гроба
Быть милой моей.
Опомнившись, оба
Мы стали умней.

Опомнившись, оба
Мы поняли вдруг,
Что счастья до гроба
Не будет, мой друг.

Колеблется лебедь
На пламени вод.
Однако к земле ведь
И он уплывёт.

И вновь одиноко
Заблещет вода,
И глянет ей в око
Ночная звезда.

1957



7. * * *

Посреди панели
Я заметил у ног
В лепестках акварели
Полумёртвый цветок.
Он лежал без движенья
В белом сумраке дня,
Как твоё отраженье
На душе у меня.

1957

8. Можжевеловый куст

Я увидел во сне можжевеловый куст,
Я услышал вдали металлический хруст,
Аметистовых ягод услышал я звон,
И во сне, в тишине, мне понравился он.

Я почуял сквозь сон лёгкий запах смолы.
Отогнув невысокие эти стволы,
Я заметил во мраке древесных ветвей
Чуть живое подобье улыбки твоей.

Можжевеловый куст, можжевеловый куст,
Остывающий лепет изменчивых уст,
Лёгкий лепет, едва отдающий смолой,
Проколовший меня смертоносной иглой!

В золотых небесах за окошком моим
Облака проплывают одно за другим,
Облетевший мой садик безжизнен и пуст…
Да простит тебя бог, можжевеловый куст!

1957



10. Старость

Простые, тихие, седые,
Он с палкой, с зонтиком она, -
Они на листья золотые
Глядят, гуляя дотёмна.

Их речь уже немногословна,
Без слов понятен каждый взгляд,
Но души их светло и ровно
Об очень многом говорят.

В неясной мгле существованья
Был неприметен их удел,
И животворный свет страданья
Над ними медленно горел.

Изнемогая, как калеки,
Под гнётом слабостей своих,
В одно единое навеки
Слились живые души их.

И знанья малая частица
Открылась им на склоне лет,
Что счастье наше – лишь зарница,
Лишь отдаленный слабый свет.

Оно так редко нам мелькает,
Такого требует труда!
Оно так быстро потухает
И исчезает навсегда!

Как ни лелей его в ладонях
И как к груди ни прижимай, -
Дитя зари, на светлых конях
Оно умчится в дальний край!

Простые, тихие, седые,
Он с палкой, с зонтиком она, -
Они на листья золотые
Глядят, гуляя дотемна.

Теперь уж им, наверно, легче,
Теперь всё страшное ушло,
И только души их, как свечи,
Струят последнее тепло.

1956

Люся, спасибо огромное!! Я не поклонница лирики, а тут так интересно о поэте, о стихах душой наружу... и стихи! Замечательная "Последняя любовь"!

....Он-то знал, что кончается лето,
Что подходят ненастные дни,
Что давно уж их песенка спета, —
То, что, к счастью, не знали они.

Как знакомо....

Спасибо, Люся! В каждом человеке живет эта боль, любовь,грусть. Только поэт может выразить.


Теперь уж им, наверно, легче,
Теперь всё страшное ушло,
И только души их, как свечи,
Струят последнее тепло.

Люся, я сама обожаю этот цикл стихов Николая Заболоцкого...
Может поэтому и песня Александра Суханова так на душу ложится - что стихи любимые...
Спасибо тебе ... что принесла сюда эти стихи...

8 октября 1892 года родилась Марина Цветаева

Сегодня Юрию Левитанскому исполнилось бы 92 года..
Он родился 22 января 1922 года...


Вот сколько читаю его стихи, а каждый раз их почему то по разному ощущаю и воспринимаю...

Мы ездили на Грушинский фестиваль, а там Никитины тоже были. И днем на пляже мы загорали недалеко друг от друга. Татьяна такая хохотушка, болтушка.
Домогаров - бесспорно талант.
Стихи Левитанского нравятся. Очень человечные.
"Не поговорили" Камбурова поет иначе, но и это исполнение хорошее.