Что мы читаем

Ольга пишет: Подумалось сейчас: вот пекутся поэты, писатели и т.д. о том, чтобы оставить след в вечности, а зачем? Я, например, многих  и не знаю, кто такие. Пройдёт ещё немного времени и про них забудет даже тот узкий круг лиц, которым они сегодня интересны.

Мне кажется они не пекутся, чтобы оставить след. Им нужно есть, это раз. Хочется признания сейчас, а не после смерти, это два. Если бы они думали о вечном своем следе, ничего бы и не написали. И самого великого поэта когда-нибудь будут читать только исследователи, научные работники. Меняется язык, приоритеты, менталитет, условия жизни. Поэтому интерес к прошлому останется только у специалистов. Только сюда не отношу историю, вот она всегда будет востребована. Сколько ее не переписывай, интерес останется. Уже сейчас то, что было интересно нам, молодым не интересно. Появляется новая литература, а старая уходит в прошлое. И так будет всегда.

Ой, девочки, а я вчера в мемуары заглянула и так рада - радешенька своей находке... Нашла книгу Александра Ширвиндта " Склероз, рассеянный по жизни "...Класс!!..Вот  говорят - что для многих знаменитостей их мемуары все равно пишут журналисты...А тут - да никогда ведь не перепутаешь речь Ширвиндта..
С таким удовольствием начала читать !!..Просто каждая его фраза вызывает улыбку или смех...
Рекомендую...для хорошего настроения - почитайте...
А название то какое !! блеск просто...

Чистый понедельник 

Темнел московский серый зимний день, холодно зажигался газ в фонарях, тепло освещались витрины магазинов - и разгоралась вечерняя, освобождающаяся от дневных дел московская жизнь: гуще и бодрей неслись извозчичьи санки, тяжелей гремели переполненные, ныряющие трамваи, - в сумраке уже видно было, как с шипением сыпались с проводов зеленые звезды, - оживленнее спешили по снежным тротуарам мутно чернеющие прохожие... Каждый вечер мчал меня в этот час на вытягивающемся рысаке мой кучер - от Красных ворот к храму Христа Спасителя: она жила против него; каждый вечер я возил ее обедать в "Прагу", в "Эрмитаж", в "Метрополь", после обеда в театры, на концерты, а там к "Яру", в "Стрельну"... Чем все это должно кончиться, я не знал и старался не думать, не додумывать: было бесполезно - так же, как и говорить с ней об этом: она раз навсегда отвела разговоры о нашем будущем; она была загадочна, непонятна для меня, странны были и наши с ней отношения, - совсем близки мы все еще не были; и все это без конца держало меня в неразрешающемся напряжении, в мучительном ожидании - и вместе с тем был я несказанно счастлив каждым часом, проведенным возле нее. 

Она зачем-то училась на курсах, довольно редко посещала их, но посещала. Я как-то спросил: "Зачем?" Она пожала плечом: "А зачем все делается на свете? Разве мы понимаем что-нибудь в наших поступках? Кроме того, меня интересует история..." Жила она одна, - вдовый отец ее, просвещенный человек знатного купеческого рода, жил на покое в Твери, что-то, как все такие купцы, собирал. В доме против храма Спасителя она снимала ради вида на Москву угловую квартиру на пятом этаже, всего две комнаты, но просторные и хорошо обставленные. В первой много места занимал широкий турецкий диван, стояло дорогое пианино, на котором она все разучивала медленное, сомнамбулически прекрасное начало "Лунной сонаты", - только одно начало, - на пианино и на подзеркальнике цвели в граненых вазах нарядные цветы, - по моему приказу ей доставляли каждую субботу свежие, - и когда я приезжал к ней в субботний вечер, она, лежа на диване, над которым зачем-то висел портрет босого Толстого, не спеша протягивала мне для поцелуя руку и рассеянно говорила: "Спасибо за цветы..." Я привозил ей коробки шоколаду, новые книги - Гофмансталя, Шницлера, Тетмайера, Пшибышевского, - и получал все то же "спасибо" и протянутую теплую руку, иногда приказание сесть возле дивана, не снимая пальто. "Непонятно, почему, - говорила она в раздумье, гладя мой бобровый воротник, - но, кажется, ничего не может быть лучше запаха зимнего воздуха, с которым входишь со двора в комнату..." Похоже было на то, что ей ничто не нужно: ни цветы, ни книги, ни обеды, ни театры, ни ужины за городом, хотя все-таки цветы были у нее любимые и нелюбимые, все книги, какие я ей привозил, она всегда прочитывала, шоколаду съедала за день целую коробку, за обедами и ужинами ела не меньше меня, любила расстегаи с налимьей ухой, розовых рябчиков в крепко прожаренной сметане, иногда говорила: "Не понимаю, как это не надоест людям всю жизнь, каждый день обедать, ужинать", - но сама и обедала и ужинала с московским пониманием дела. Явной слабостью ее была только хорошая одежда, бархат, шелка, дорогой мех... 

Мы оба были богаты, здоровы, молоды и настолько хороши собой, что в ресторанах, на концертах нас провожали взглядами. Я, будучи родом из Пензенской губернии, был в ту пору красив почему-то южной, горячей красотой, был даже "неприлично красив", как сказал мне однажды один знаменитый актер, чудовищно толстый человек, великий обжора и умница. "Черт вас знает, кто вы, сицилианец какой-то", - сказал он сонно; и характер был у меня южный, живой, постоянно готовый к счастливой улыбке, к доброй шутке. А у нее красота была какая-то индийская, персидская: смугло-янтарное лицо, великолепные и несколько зловещие в своей густой черноте волосы, мягко блестящие, как черный соболий мех, брови, черные, как бархатный уголь, глаза; пленительный бархатисто-пунцовыми губами рот оттенен был темным пушком; выезжая, она чаще всего надевала гранатовое бархатное платье и такие же туфли с золотыми застежками (а на курсы ходила скромной курсисткой, завтракала за тридцать копеек в вегетарианской столовой на Арбате); и насколько я был склонен к болтливости, к простосердечной веселости, настолько она была чаще всего молчалива: все что-то думала, все как будто во что-то мысленно вникала; лежа на диване с книгой в руках, часто опускала ее и вопросительно глядела перед собой: я это видел, заезжая иногда к ней и днем, потому что каждый месяц она дня три-четыре совсем не выходила и не выезжала из дому, лежала и читала, заставляя и меня сесть в кресло возле дивана и молча читать. 

- Вы ужасно болтливы и непоседливы, - говорила она, - дайте мне дочитать главу... 

- Если бы я не был болтлив и непоседлив, я никогда, может быть, не узнал бы вас, - отвечал я, напоминая ей этим наше знакомство: как-то в декабре, попав в Художественный кружок на лекцию Андрея Белого, который пел ее, бегая и танцуя на эстраде, я так вертелся и хохотал, что она, случайно оказавшаяся в кресле рядом со мной и сперва с некоторым недоумением смотревшая на меня, тоже наконец рассмеялась, и я тотчас весело обратился к ней. 

- Все так, - говорила она, - но все-таки помолчите немного, почитайте что-нибудь, покурите... 

- Не могу я молчать! Не представляете вы себе всю силу моей любви к вам! Не любите вы меня! 

- Представляю. А что до моей любви, то вы хорошо знаете, что, кроме отца и вас, у меня никого нет на свете. Во всяком случае вы у меня первый и последний. Вам этого мало? Но довольно об этом. Читать при вас нельзя, давайте чай пить... 

И я вставал, кипятил воду в электрическом чайнике на столике за отвалом дивана, брал из ореховой горки, стоявшей в углу за столиком, чашки, блюдечки, говоря что придет в голову: 

- Вы дочитали "Огненного ангела"? 

- Досмотрела. До того высокопарно, что совестно читать. 

- А отчего вы вчера вдруг ушли с концерта Шаляпина? 

- Не в меру разудал был. И потом желтоволосую Русь я вообще не люблю. 

- Все-то вам не нравится! 

- Да, многое... 

"Странная любовь!" - думал я и, пока закипала вода, стоял, смотрел в окна. В комнате пахло цветами, и она соединялась для меня с их запахом; за одним окном низко лежала вдали огромная картина заречной снежно-сизой Москвы; в другое, левее, была видна часть Кремля, напротив, как-то не в меру близко, белела слишком новая громада Христа Спасителя, в золотом куполе которого синеватыми пятнами отражались галки, вечно вившиеся вокруг него... "Странный город! - говорил я себе, думая об Охотном ряде, об Иверской, о Василии Блаженном. - Василий Блаженный - и Спас-на-Бору, итальянские соборы - и что-то киргизское в остриях башен на кремлевских стенах..." 

Приезжая в сумерки, я иногда заставал ее на диване только в одном шелковом архалуке, отороченном соболем, - наследство моей астраханской бабушки, сказала она, - сидел возле нее в полутьме, не зажигая огня, и целовал ее руки, ноги, изумительное в своей гладкости тело... И она ничему не противилась, но все молча. Я поминутно искал ее жаркие губы - она давала их, дыша уже порывисто, но все молча. Когда же чувствовала, что я больше не в силах владеть собой, отстраняла меня, садилась и, не повышая голоса, просила зажечь свет, потом уходила в спальню. Я зажигал, садился на вертящийся табуретик возле пианино и постепенно приходил в себя, остывал от горячего дурмана. Через четверть часа она выходила из спальни одетая, готовая к выезду, спокойная и простая, точно ничего и не было перед этим: 

- Куда нынче? В "Метрополь", может быть? 

И опять весь вечер мы говорили о чем-нибудь постороннем. Вскоре после нашего сближения она сказала мне, когда я заговорил о браке: 

- Нет, в жены я не гожусь. Не гожусь, не гожусь... 

Это меня не обезнадежило. "Там видно будет!" - сказал я себе в надежде на перемену ее решения со временем и больше не заговаривал о браке. Наша неполная близость казалась мне иногда невыносимой, но и тут - что оставалось мне, кроме надежды на время? Однажды, сидя возле нее в этой вечерней темноте и тишине, я схватился за голову: 

- Нет, это выше моих сил! И зачем, почему надо так жестоко мучить меня и себя! 

Она промолчала. 

- Да, все-таки это не любовь, не любовь... 

Она ровно отозвалась из темноты: 

- Может быть. Кто же знает, что такое любовь? 

- Я, я знаю! - воскликнул я. - И буду ждать, когда и вы узнаете, что такое любовь, счастье! 

- Счастье, счастье... "Счастье наше, дружок, как вода в бредне: тянешь - надулось, а вытащишь - ничего нету". 

- Это что? 

- Это так Платон Каратаев говорил Пьеру. 

Я махнул рукой: 

- Ах, Бог с ней, с этой восточной мудростью! 

И опять весь вечер говорил только о постороннем - о новой постановке Художественного театра, о новом рассказе Андреева.... С меня опять было довольно и того, что вот я сперва тесно сижу с ней в летящих и раскатывающихся санках, держа ее в гладком мехе шубки, потом вхожу с ней в людную залу ресторана под марш из "Аиды", ем и пью рядом с ней, слышу ее медленный голос, гляжу на губы, которые целовал час тому назад, - да, целовал, говорил я себе, с восторженной благодарностью глядя на них, на темный пушок над ними, на гранатовый бархат платья, на скат плеч и овал грудей, обоняя какой-то слегка пряный залах ее волос, думая: "Москва, Астрахань, Персия, Индия!" В ресторанах за городом, к концу ужина, когда все шумней становилось кругом в табачном дыму, она, тоже куря и хмелея, вела меня иногда в отдельный кабинет, просила позвать цыган, и они входили нарочито шумно, развязно: впереди хора, с гитарой на голубой ленте через плечо, старый цыган в казакине с галунами, с сизой мордой утопленника, с голой, как чугунный шар, головой, за ним цыганка-запевало с низким лбом под дегтярной челкой... Она слушала песни с томной, странной усмешкой... В три, в четыре часа ночи я отвозил ее домой, на подъезде, закрывая от счастья глаза, целовал мокрый мех ее воротника и в каком-то восторженном отчаянии летел к Красным воротам. И завтра и послезавтра будет все то же, думал я, - все та же мука и все то же счастье... Ну что ж - все-таки счастье, великое счастье!

Как точно перенесен Буниным дух времени, в котором жила Ирина Одоевцева. Ната, через интернет нашла - кто это и чьё это чудо.

Наташенька, конечно, хотелось бы и автора знать. И еще, у нас в Литературной гостиной есть темы, куда можно поместить рассказ или отрывок из произведения. Можно и свою тему открыть. А в этой теме хочется знать что читаем, понять стоит это тоже прочесть или не стоит. Что то типа коротенькой рецензии прочитавшего.

Ирина, это Бунин. Впрочем, Оля уже ответила... 
Тема как называется? Ну вот.
 Наташа Бунина читает, зачиталась, я тоже..
Первую страницу этой темы если открыть, стар-топик иначе, то все совсем понятно станет, что я хочу сказать.
Да, по поводу коротенько рецензии. Наверное, эта тема еще и для этого. Но Бунин как-то мимо...
Наташа, спасибо большущее. Как же хорошо все-таки, вот так...даже неожиданно немного, прикоснуться  к чуду...

Я на работе была. А там приходится при каждом заходе регистрироваться. Сразу автора не поставила, решила, что дома вечером исправлю. А тут уже все в курсе. Вот какой у еас народ!
Рассказ понравился.Время свободное было до обеда. А после обеда аврал начался. Завтра прокурорская проверка.
Кстати, у нас вроде тема есть для рассказов. Не нашла почему-то.

Девочки, постигаю преимущества электронной книги. Захотела что-то почитать, раз - и нашла в интернете, два - скачала и пожалуйста читай. И даже с моим медленным интернетом быстро скачивается, чего я совсем не ожидала.
А то я бы сейчас мучилась: что бы такое почитать?
 (Но, правда, еще все возможности книги не изучила, что-то ленюсь.)

А я на даче всегда вечером читаю электронную книгу, мне очень нравится, телевизора же нет. Вечером или вяжу и слушаю радио, или читаю.

Последнюю книгу читала в поезде, конечно Донцова. "Гений страшной красоты". На вокзале купила. Не могу читать серьёзные вещи ни в поезде, ни в очереди, ни в парке на скамейке. Только дома на диване. Или сидя в подушках, или лежа под одеялом перед сном.

Всегда считала Куликову до идиотства пустопорожней писательницей, а тут послушала отзывы на одном из форумов и взялась читать её "Дневник новой русской. Положим, глубокой её и сейчас не назову, но, когда выкраивается время для чтения, аж настроение поднимается от того, что ещё не всё прочитала и есть возможность насладиться её лёгким юмором и самоиронией.

Ольга пишет: ...есть возможность насладиться её лёгким юмором и самоиронией.

А для меня это очень знАчимая характеристика языка писателя.

Купила книгу Антона Могучего - тренажёр для мозга и подсознания. Говорит, что улучшает память и даже физическое здоровье. Потому как активация работы мозга стимулирует правильную работу всех органов и систем в организме человека. Но заниматься надо ежедневно по 10 минут, если пропустишь несколько дней то возвращается на круги своя. Это же получается, что тренировки на всю оставшуюся жизнь. Не знаю насколько хватит моего терпения, а может войдёт в привычку.

Кстати, Ира, там таблицы и Келли и Шульте.

Даже если пожизненно, то всего-то 10 минут в день. Вполне возможно. Ты потом, Валюша, результатами поделись.

Сейчас купила книгу "НЕСВЯТЫЕ СВЯТЫЕ" и другие рассказы. Заказала в Лабиринте,ру. Там оставлена масса отзывов, больше сотни, и все восторженные. Автор архимандрит Тихон (Шевкунов). Издательство Сретенского монастыря. Книга толстая, много фотографий. По сравнению с обычными книгами цена небольшая. Книга в твердом переплете. Начала читать, оторваться невозможно. И уже хочется ее и в подарок покупать всем своим знакомым и родственникам. Советую почитать всем.

Можно не покупать для себя то - а почитать в инете...я нашла...правда не посмотрела - все ли там фотографии...
Ирочке - спасибо за информацию..

Прочла "Записки уцелевшего" Сергея Голицина. Роман в жанре семейной хроники. Голицин представитель знаменитого рода, работал над книгой 10 лет, считал главным делом своей жизни. Страшная фабула русской трагедии, разделившая людей на "до" и "после", чудом оставила в живых автора и многих его родных. Войны, голод, потеря близких. Тридцать лет подвергались арестам, обыскам, репрессиям, выселениям. Пройдя через все это , они не потеряли чувство сострадания к людям, достоинство, привили детям любовь к Отечеству.
Книга понравилась, рекомендую.

Спасибо, Ира... взяла на заметку...
Я сейчас читаю Рюрика Ивнева " Часы и голоса"...

Тоже хочется прочитать эти записки.

А я их так и не одолела, хотя книга лежит давно, уже года четыре. Зато прочла детектив "Тайна Красного дома" А.Милна, известного нам как литературный отец Винни-Пуха.

Кончила читать книгу Сергея Солоуха "Игра в ящик". Кажется, что через какое-то время буду перечитывать. Очень понравился слог. Давно так не радовалась именно слову, а не содержанию. Содержание тоже интересное, но не все было понятно. Правда есть ненормативная лексика. Причем, что для меня удивительно, мне она в книге не мешала. Хотя я к этому отношусь...не очень)))
Действие в основном происходит в одном подмосковном закрытом НИИ, ящике в 80-ые. Краткое содержание, пожалуй, и не опишу. Это тогда пересказывать всю книгу. Короче, рекомендую любителям слова.

Найти для чтения онлайн не смогла... Только фрагменты предлагают ознакомительные...Нашла аудио книгу :http://asbook.net/abooks/romans/10390-igra-v-yaschik-sergey-solouh.html
Попробую послушать... хотя хотелось бы почитать...
Спасибо, Ира - за рекомендацию .

Я не умею - читать просто одну книгу, ну а потом уже все остальные ...Я читаю всё разом...Это издержки профессии...Когда мне надо было о ком то провести беседу - то я поднимала всё, что есть по этому вопросу..Сейчас вроде бы и не нужен такой штурм по литературе, но иногда чтение превращается в действо "охватить невозможное"...
Читала я на прошлой неделе книгу Евгения Шварца " Позвонки минувших лет", тут же разом и "Телефонную книгу" его нашла....








" Телефонная книжка» — уникальная форма воспоминаний, впервые примененная Евгением Львовичем Шварцем в мемуарной литературе. Записи этих воспоминаний велись писателем в составе его дневника. Основой их явилась старая потрепанная черная телефонная книжка, которая много лет постоянно была у него под рукой. К этой книжке почти ежедневно обращался Шварц, записывая телефоны лиц, с которыми творческая или человеческая судьба связывала его, или набирая номера телефонов писателей, артистов, режиссеров, художников, кинооператоров, в содружестве с которыми ставились спектакли в различных театрах, снимались фильмы в киностудиях, обсуждались проблемы литературно — театральной жизни. Немало здесь и записей о врачах.
В «Телефонной книжке» запечатлена целая галерея портретов современников, написанных точно, лаконично и ярко. За этими миниатюрами встает целая эпоха общественной и культурной жизни страны.
Не только людям посвящены записи, иногда «действующими лицами» становятся творческие союзы, театры, издательства, вокзалы, с которыми писателю часто приходилось вступать в те или иные отношения.
В записи от 24 марта 1955 г. Шварц сформулировал цель ведения «Телефонной книжки»: «Я еще вчера испытал некоторое смущение. Я пишу о живых людях, которых рассматриваю по мере сил подробно и точно, словно явление природы. Мне страшно с недавних пор, что люди сложнейшего времени, под его давлением принимавшие или не принимавшие сложнейшие формы, менявшиеся незаметно для себя, или упорно не замечавшие перемен вокруг — исчезнут. Нет, проще. Мне страшно, что всё, что сейчас шумит и живет вокруг— умрет, и никто их и словом не помянет — живущих. И это не вполне точно. Мне кажется, что любое живое лицо — это историческое лицо — и так далее, и так далее. Вот я и пишу, называя имена и фамилии исторических лиц».
В результате всех рассказов о людях и учреждениях складывается портрет самого Шварца, «чудесного писателя, нежного к человеку и злого ко всему, что мешает ему жить» (И. Г. Эренбург).














Из детских его книжек мне больше всего нравилась " Сказка о потерянном времени"...даже пытались в школе ставить её на сцене...

В мемуарах его и дневниках очень удивило то, как он много и подробно помнит своё детство... буквально с 2-х лет...такие подробности описывает, что диву даешься.... я таких подробностей из детства не помню...А у него именно эти периоды очень яркие...

Вот один фрагмент из его воспоминаний :
" Спасали меня ясные правила поведения, установившиеся неведомо как. Та самая загадочная сила, которая заставляла меня в приготовительном классе пить молоко, которое я мог вылить в подвале на пол, и сейчас играла достаточно сильную роль в моей жизни. Я не курил и даже не пробовал закурить. Почему? Не ругался. Даже нарушая правила поведения, оставался добродетельным. Ужас, испытываемый при этом, убивал радость. Но при этом я вечно бывал счастлив. Я уже тогда начал приобретать предчувствие удивительных, счастливых событий… 

Итак, жил я сложно, а говорил и писал просто, даже не просто, а простовато, несамостоятельно, глупо. Раздражал учителей. А в особенности родителей. А из родителей особенно отца. У них решено уже было твердо, что из меня «ничего не выйдет». И мама в азарте выговоров, точнее споров, потому что я всегда бессмысленно и безобразно огрызался на любое ее замечание, несколько раз говаривала: «Такие люди, как ты, вырастают неудачниками и кончают самоубийством». И я, с одной стороны, не сомневаясь, что из меня выйдет знаменитый писатель, глубоко верил и маминым словам о неудачнике и самоубийстве. Как в моей путаной мыслительной системе примирялось и то и другое, сказать трудно.
  Я бродил по комнатам, наслаждаясь одиночеством. Только в столовой горела висячая лампа, остальные комнаты были едва освещены. И я бродил, бродил по этим комнатам, думая — и не думая. Тут было и ощущение, выросшее к этому времени: «Мы, Млечный Путь, Вселенная». И второе, новое: «Дождь, деревья за окном, я», — все это не менее многозначительно. И я наливал спирт в блюдечко и зажигал его, и сильное пламя вызывало особое, исчезнувшее позже чувство. Жег я и газеты на подносе. У меня была тут своя комната. И я уходил спать, полный необыкновенного подъема, поэтического подъема, в котором сливалось все: восторг перед огнем, перед собственной значительностью, перед миром. И никакого желания писать. Никакого!.."

Ах, да... хотела еще и этот документальный фильм о нём показать...как бы приложение к его книгам...

Фильм посмотрела. Иногда приходит мысль, что у нас таланты появляются вопреки. Так много в их жизни возникает препятствий.
Евгений Шварц очень интересный автор, его произведения вызывают большой интерес.